Рафаэль Лафферти - Лучшее [Сборник фантастических рассказов]

— А вот это вряд ли. Сфайрикои идеально сбалансированы, у каждого внутри упорядоченная система, ваш организм сам себя регулирует, потому что наделен жизненно важной способностью решать любые проблемы и лечить любые недуги. Как ваше имя?

— Краг-шестнадцать. Это означает, что я шестнадцатый сын Крага. Шестнадцатый пятерной, конечно. Дох-доктор, у меня боль не во всем теле, а только в одной давно позабытой части.

— Но у сфайрикои нет частей тела. Вы цельные и неделимые. Вот скажите: какие у вас лично могут быть части тела?

— Я про ложноножку. Очень давно, еще в детстве, я выпустил ее и, как обычно, сразу втянул назад. Теперь она плачет, потому что хочет обрести прежнюю форму. Она всегда меня беспокоила, но в последнее время ведет себя невыносимо. Все время стонет, кричит…

— Разве не те же самые ножки используются повторно?

— Нет, не те же. Разве та же самая вода бежит в ручье мимо одного и того же дерева? Нет. Мы выпускаем ножки и втягиваем их обратно. Потом выпускаем снова, и так миллионы раз. И они никогда не те же самые. Они вообще лишены индивидуальности. Но эта кричит, чтобы ей вернули прежнюю форму, и она такая назойливая! Дох-доктор, как такое возможно? В ней нет ни одной молекулы из тех, что были в моем детстве, ничего от той ложноножки, которая давным-давно втянулась, ее частицы вошли в состав других ложноножек. А может, и частиц-то тех уже не существует! Эта ножка абсорбирована миллионы раз. Но она кричит! И не дает мне покоя!

— Возможно, ваша проблема носит физический или механический характер. Например, ложноножка втянулась не до конца. Или возникло что-то вроде грыжи, а вы неправильно интерпретируете симптомы. В таком случае вам лучше обратиться к вашему врачу. Насколько я знаю, у сфайрикои такой есть.

— Дох-док, этот древний чудак вряд ли поможет. Наши ложноножки всегда отлично втягиваются. Нас покрывает мерцающая смазка. Она составляет до трети нашей массы. Когда нужно больше, мы вырабатываем дополнительное количество или выпрашиваем у четверных — они делают ее изумительно. Как вы и сказали, наш организм наделен способностью решать свои проблемы, и все благодаря этой смазке. Она действует, как универсальный бальзам, снимает боль от любых ран. Именно из-за нее мы круглые, как шары. Вы тоже должны ее испробовать, дох-док. Но одна маленькая нога во мне, которая давным-давно растворилась, все протестует и протестует. О, этот ее визг! И эти ужасные сны!

— Но сфайрикои не спят и не видят снов.

— Вы правы, дох-док. Но моя старая забытая нога определенно их видит — шумные и путаные.

Теперь сфайрикос не улыбался, а встревоженно перекатывался по кабинету. Как дох-доктор узнал, что сфайрикос встревожен? По игре оттенков на его поверхности: это были цвета тревоги.

— Краг-шестнадцать, я должен изучить ваш случай, — сказал дох-доктор. — Посмотрю, нет ли на него ссылок в справочниках, хотя почти уверен, что нет. Поищу похожие истории болезней. В общем, сделаю что в моих силах. Можете прийти завтра в это же время?

— Я приду, дох-док. — Краг-шестнадцать вздохнул. — Сил моих больше нет терпеть. Исчезнувшая малютка так плачет, так дрожит…

Существо выкатилось, или вытолкало себя из клиники, выпуская и втягивая ложноножки. Маленькие толкатели вырастали из тягучей поверхности, потом втягивались и полностью в ней растворялись. Упавшая в пруд капля дождя оставляет след более заметный, чем исчезнувшая ложноножка сфайрикоса.

И все же давным-давно, когда Краг-шестнадцать еще был ребенком, одна из его ложноножек исчезла не полностью.

— В очереди несколько шутников, — доложила минуту спустя послушница Мойра П. Т. де С. — Среди них предположительно два-три настоящих пациента. Точнее не скажу

— Еще один сфайрикос? — Дох-доктор внезапно ощутил беспокойство.

— Конечно, нет. Сегодняшний сфайрикос — первый и последний на моей памяти. Интересно, какие у него могут быть болезни, ведь они же не болеют. Нет, остальные в очереди — другие виды. Привычный утренний набор.

Что ж, не считая визита сфайрикоса, в клинике было обычное утро. В очереди чуть больше десятка посетителей, и минимум половина их них — шутники. Как и всегда.

Вошла поджарая шатающаяся сабула неопределенного пола и возраста. По клинике разнеслось… пожалуй, хихиканье? Да, из всех человеческих и нечеловеческих способов изъяснения, будь то посредством звука, цвета, радиолуча или осмерхетора, на ум приходит именно оно. Хихиканье звучало совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, хоть и лежало за порогом осознанного восприятия.

— Дело не столько в том, что у меня ужасно болят зубы, — сабула визжала в таком высоком регистре, что дох-доктору пришлось включить специальный прибор, чтобы услышать ее речь, — сколько в том, что боль дергающая. Одно мучение! Хочется отрезать себе голову. Дох-доктор, у вас есть отрезатель голов?

— Позвольте взглянуть на ваши зубы, — дох-доктор едва сдерживал раздражение.

— Один зуб прыгает вверх-вниз на колючей подошве, — визжала сабула. — Второй кромсает десны, как заржавленная игла. Третий рвет, как тупая пила. Еще один обжигает, словно жаркое пламя!

— Позвольте взглянуть на ваши зубы! — сурово повторил дох-доктор.

— А другой сверлит дырки и закладывает в них маленькие тротиловые шашки. — Голос сабулы поднялся на тон выше. — Потом подрывает, и… О-о-ох! Вот опять!

— Позвольте взглянуть на ваши зубы!!!

— Смотри-и-и! — взвизгнула сабула. Зубы посыпались на пол — десять килограммов зубов, десять тысяч зубов — и разлетелись в разные стороны.

— Смотри-и-и! — еще раз взвизгнула сабула и выбежала из клиники.

Хихиканье? (Он прекрасно помнил, что у сабулы нет зубов.) Хихиканье? Скорее уж ржание обезумевших лошадей. Треск отбойного молотка — рев до ль куса. Истерический смех офиты. (На самом деле разлетелось десять кило мелких зловонных моллюсков, уже полуразложившихся). Надрывный гогот арктоса. (Теперь клиника пришла в негодность. Но это неважно. Ночью он сожжет ее и завтра построит новую).

Шутники, насмешники, они разыгрывали его. Это их развлекало.

— У меня беда, — начал юный долькус, — но я не могу о ней рассказать, потому что нервничаю! Мысль о том, что я должен о ней рассказать, сводит меня с ума!

— Не волнуйтесь, — мягко произнес дох-доктор, мысленно готовясь к худшему. — Расскажите о своей беде так, как считаете нужным. Мое призвание — помогать тем, у кого проблемы со здоровьем, какими бы они ни были. Рассказывайте.

— Да, но это заставляет меня очень-очень нервничать. Я не в себе, ежусь и корчусь. Я разнервничался. Того и гляди, конфуз выйдет.

— Расскажите о своей беде, друг мой. Я здесь для того, чтобы помогать всем, кому требуется помощь.