Ник Харкуэй - Гномон

Огнестрел. Огненный хребет. Нет. Нет. Это ветер гонит круги по воде, не акула.

Матрона одаривает Нейт ледяной улыбкой и открывает дверь.

— У всех бывают такие дни, — говорит она.

— Надеюсь, что нет, — отвечает Нейт. Но та уже отвернулась.

Посольство занимает шесть унылых комнат и имеет отдельный вход. Ступени лестницы потерты, и всюду чудится слабый запах сырости, будто Темза подтопила подвал. Лифт с медными кнопками скрипит и грохочет, поднимая Нейт на четвертый этаж, где перед ней открывает бомбостойкую дверь новый солдат — темноволосый мужчина с ярко-синими глазами впускает ее в помещение, которое служит, как понимает инспектор, чем-то вроде внутреннего барбакана, пуленепробиваемого со всех сторон и, наверное, герметичного. Если бы она вдруг решила убить этого человека (была, например, террористкой), они, скорее всего, просто захлопнули бы дверь и подождали, пока она задохнется.

Вежливо, но твердо, солдат интересуется, зачем она пришла.

Нейт говорит, что у нее назначена встреча, и записывает в журнал имя Дианы Хантер.

— Пожалуйста, подождите.

Нейт ждала, что он попросит у нее удостоверение, а потом придется объясняться и торговаться, но этого не произошло. Они наверняка знают, кто она такая — ее лицо сейчас во всех новостях, но несоответствие их не тревожит либо кажется слишком интересным, чтобы просто так отмахнуться. Оказавшись внутри, она выйдет из-под наблюдения Системы: посольство экстерриториально. Это, конечно, не означает, что там не работают системы наблюдения самого посольства.

На секунду она задумывается о том, как изменилось ее восприятие и что она видит свободу, а не риск и неудобство в том, чтобы выйти из поля зрения Свидетеля.

Затем она уже идет по посольству, из одной комнаты в другую, в беспощадной белизне ламп дневного света: всюду папки с документами, теснота, в уголках ютятся сотрудники, вытесненные с рабочих мест присутствием долгосрочного гостя. У Ваксы, вдруг понимает Нейт, единственная комната с видом на реку. Интересно, у него есть на них что-то или это гуманный жест по отношению к человеку, который, скорее всего, никогда не покинет эту комнату — разве что чтобы отправиться в тюрьму.

У нее очень вежливо забирают кукольный домик.

— Я поставлю его в шкаф, — говорит седоватая женщина в толстых очках. — Там он будет в полной сохранности. Но вы должны понимать, что для нас это заметное нарушение правил безопасности.

Нейт понимает, что женщина решила, будто домик важен для инспектора как объект эмоциональной привязанности. Она начинает возражать, но затем соглашается. Объяснения потребуют… объяснять слишком многое. Женщина улыбается:

— Сюда.

Только расставаясь с ней на пороге комнаты Ваксы, Нейт поняла, что эта женщина — посол.

— Ой, — говорит инспектор. — Приятно с вами познакомиться.

И зачем-то делает легкий реверанс, будто в присутствии особы королевской крови.

Посол недоуменно кланяется в ответ.

— И мне с вами, инспектор. Мы вам всегда рады — вне зависимости от того, примет вас доктор Вахсман или нет.

— Доброе утро, мисс Хантер, — говорит Вакса, — вы на удивление хорошо выглядите. Положительное чудо современной медицины, верно?

Он низенький и крепкий, похож на администратора какого-нибудь модного ресторанчика в Сохо. Нейт воображает, что там подают фьюжн: пирожки с тиляпией и павлином. От одного взгляда на него она чувствует усталость. Он такой чистый и аккуратный. Только-только поднялся с постели.

— Доброе утро, — отвечает Нейт.

Вакса указывает ей на стул.

Инспектор оглядывается по сторонам, она слишком устала. Если сядет, может уже не подняться. А тут не лучшее место для сна. Комната кажется умиротворенной и спокойной, как монашеская келья. Большое двустворчатое панорамное окно выходит прямо на прибрежную теснину. Во время шторма вид наверняка потрясающий. Одинокий стул повернут наружу, на прикроватном столике — стопка книг. Она почти готова увидеть в ней «Расследования мистера Труппа», но, присмотревшись к корешку, обнаруживает лишь томик «Тысячи и одной ночи». Остальные книги — исторические, и все — старинные. Она пытается запомнить названия, но не уверена, что сможет.

— Я, разумеется, знаю, кто вы. Я бы вас в любом случае сразу узнал, но ваше сообщение попало ко мне через посла. И она любезно снабдила его своими примечаниями.

Да. Что же остальной мир думает об этой неловкой встрече? Наверняка ничего хорошего.

Они садятся.

— Доктор Вахсман, я веду расследование взлома Системы и Свидетеля. Если вы мне поможете, и мне удастся успешно справиться с проблемой, я могу с уверенностью обещать вам освобождение.

— Формально я не арестован.

Иглами блеснули зубы на мягком лице.

— Хорошо, пусть будет амнистия с условием вашего скорейшего отъезда и — простите — обещания не возвращаться.

Вахсман кивает:

— Скажем так, это не то чтобы совсем расходится с моими намерениями. Мне прежде нравился Лондон, но теперь, боюсь, его абрис будет преследовать меня до самой смерти. Даю вам слово: если смогу отсюда уехать, я не вернусь. Но… какие вы можете дать мне гарантии?

— Свое слово.

Он тихонько фыркает:

— Инспектор, при всем моем глубоком уважении: ваше слово — это не очень надежно.

— Но вам нечего терять.

— Это верно, — соглашается Вахсман, обводя слишком широким взглядом комнату, задерживаясь слишком долго на ее теле, лице; он отвык от живого общения, забыл, как вежливо отводить глаза. — Знаете, первые несколько месяцев я вас люто ненавидел. А потом немного вами увлекся. Стокгольмский синдром, видимо. Затем вы… поблекли. Теперь вы здесь, в моей цитадели, и уже почти мой друг. Очень старый, плохой друг. Жестокая сестра, которая забрала себе отцовский дом. Тем не менее мне приходит в голову, что, если Система взломана, а вы бросились воевать с виновником — и вы здесь… — вероятнее всего, вы идете против истории. Как думаете, что он с вами сделает, если вы пойдете против него и проиграете?

— Уничтожит, — отвечает Нейт и гадает, в какой форме придет уничтожение: смерть, как для Смита, или что-то менее заметное?

— Вы совершенно правы, мне нечего терять. Я останусь либо уеду. В некотором роде мне тут даже нравится. Уединение. Пустота в этой комнате и рабочий гул в соседней. У меня нет никаких ограничений по времени — только я и мои книги.

Свободной рукой он обводит комнату, указывая пальцами на каминную полку, где выстроились особенно старые и красивые тома в таком же переплете, как и книга у окна: «Соколиная охота в долине Инда», «Говорящий камень» и «Благоуханный сад шейха Нефзави».

— Отличное собрание.

— Небольшое, но идеально выверенное.