Джек Вэнс - Лунная Моль и другие рассказы

Тиссель отметил в записной книжке: «Приобрести небольшой музыкальный инструмент и руководство по его применению», после чего продолжал чтение:

«На Сирене повсюду и постоянно наблюдаются изобилие, если не излишество, пищевых продуктов, а также мягкий, благоприятный климат. Туземцы, унаследовавшие свойственную человечеству энергию, но располагающие избытком свободного времени, сосредоточили внимание и усилия на тонкостях и деталях того, что их окружает – как в том, что касается искусного изготовления ремесленных изделий, таких, как резные деревянные панели, украшающие их жилые яхты, так и в том, что относится к изощренному символизму масок, которые носят все сиренезы, к тонкости выражений полумузыкального языка, неподражаемо приспособленного к описанию всевозможных оттенков настроений и эмоций, а также, превыше всего, к фантастической деликатности личных взаимоотношений. Престиж, „сохранение лица“, „мана“, репутация, слава – все эти понятия сочетаются в сиренезском слове „стракх“. Каждому человеку свойствен его характерный „стракх“, от которого зависит, например, если ему потребуется жилая яхта, предложат ли ему плавучий дворец, богато украшенный драгоценными камнями, алебастровыми фонарями, расписанным „павлиньими глазами“ фаянсом и резьбой по дереву – или же ему неохотно разрешат пользоваться заброшенным сараем на плоту. На Сирене нет никаких платежных средств; единственной и незаменимой валютой является „стракх“…»

Нервно поглаживая подбородок, Тиссель стал читать дальше:

«Все сиренезы постоянно носят маски – на основании того принципа, что человека нельзя принуждать появляться в том обличии, которое возникло в результате воздействия факторов, от него не зависящих, что человек должен быть свободен выбирать ту внешность, которая лучше всего соответствует его „стракху“. В цивилизованных районах Сирены – то есть на побережье Титанического океана – человек буквально никогда не показывает другим свое лицо, это его величайшая тайна. По той же причине на Сирене неизвестны азартные игры – приобретение преимущества над другим человеком благодаря чему-либо, кроме „стракха“, стало бы катастрофой для сиренеза. В сиренезском языке нет эквивалента слову „удача“».

Тиссель сделал еще одну пометку: «Запастись маской. В музее? В театральной гильдии?»

Закончив чтение статьи, он поспешил сделать все необходимое для подготовки и на следующий день вылетел на борту звездолета «Роберт Астрогард», совершавшего рейс до первого пункта пересадки на далеком пути к Сирене.

Космический челнок приземлился в космопорте Сирены – топазовый диск, выглядевший одиноко и необычно среди черных, зеленых и пурпурных холмов. По трапу челнока спустился Эдвер Тиссель. Его встретил Эстебан Рольвер, местный агент консорциума космических транспортных компаний. Размахивая руками, Рольвер отступил на пару шагов: «Ваша маска! – хрипло воскликнул он. – Где ваша маска?»

Тиссель, державший ее в руке, смущенно приподнял маску: «Я не был уверен…»

«Наденьте ее!» – отвернувшись, сказал Рольвер. Сам он носил изделие из тускло-зеленой чешуи и покрытого голубым лаком дерева. Из щек его маски торчали черные перья, а под подбородком болтался помпон в черную и белую клетку – такой образ создавал общее впечатление язвительной, но готовой приспосабливаться к обстоятельствам личности.

Тиссель надел маску, не совсем понимая, следовало ли ему отшутиться по поводу возникшей ситуации или сохранять сдержанное достоинство, приличествующее консульской должности.

«Вы в маске?» – спросил через плечо Рольвер.

Тиссель дал утвердительный ответ, и Рольвер повернулся к нему. Маска скрывала выражение лица агента, но его пальцы бессознательно пробежались по клавишам инструмента, привязанного к бедру. Инструмент произвел трель, выражавшую шок и вежливое негодование. «Вам нельзя носить эту маску! – пропел Рольвер. – По сути дела – где и каким образом вы ее достали?»

«Это копия маски, принадлежащей музею на Полиполисе, – обиженно сообщил Тиссель. – Уверен, что у них хранятся только подлинники».

Рольвер кивнул – его собственная маска выглядела язвительнее, чем когда-либо: «Музейная редкость, бесспорно. Это вариант прототипа, известного под наименованием „Победитель Морского Дракона“, такую маску носят в ходе торжественных церемоний только люди, обладающие огромным престижем – принцы, герои, лучшие мастера-ремесленники, выдающиеся музыканты».

«Я не знал…»

Рольвер отмахнулся, выражая снисходительное понимание: «В свое время вы всему научитесь. Обратите внимание на мою маску. Сегодня я ношу образ Горноозерной Птицы. Люди, заслужившие лишь минимальный престиж – такие, как вы, я и любой другой инопланетянин – носят маски такого рода».

«Странно! – заметил Тиссель, сопровождая агента по посадочному полю к приземистому бетонному блокгаузу. – Я допускал, что здесь каждый может носить любую маску по своему усмотрению».

«Так оно и есть, – кивнул Рольвер. – Носите любую маску, какую хотите – если сумеете доказать, что она вам по плечу, как говорится. Например, маску Горноозерной Птицы я ношу, чтобы показать, что не имею никаких особенных претензий. Я не претендую на мудрость, безудержную отвагу, владение множеством ремесел, музыкальную виртуозность, бесшабашную дерзость или какую-либо другую из сиренезских добродетелей».

«Предположим, чисто теоретически, – сказал Тиссель, – что я прошелся бы в этой маске по улицам Зундара. Каковы были бы последствия?»

Рольвер рассмеялся – маска приглушала смех: «Если бы вы прошлись по причалам Зундара – там нет улиц – в какой бы то ни было маске, вас прикончили бы на протяжении часа. Что и случилось с Бенко, вашим предшественником. Он не умел себя вести. Никто из нас, уроженцев других миров, не знает, как себя вести на Сирене. В Веере нас терпят – постольку, поскольку мы знаем свое место. Но даже в Веере вы не смогли бы безнаказанно разгуливать в царственном обличии, которое вы на себя напялили. Кто-нибудь в маске Огненной Змеи или Громового Гоблина преградил бы вам путь и сыграл бы вам пару фраз на кродаче. И, если бы вы не сумели ответить на вызов, играя на скаранье 5 5 Скаранья: миниатюрная волынка, мех которой сжимается между большим пальцем и ладонью, а остальные четыре пальца закрывают и открывают те или иные клапаны четырех трубок. – дьявольски трудный инструмент, между прочим! – он принялся бы стучать на химеркине так, как это делают, обращаясь к рабам. Таким образом выражается бесконечное презрение. Или же он ударил бы в дуэльный гонг и отрубил бы вам голову, не сходя с места».