Джек Вэнс - Лунная Моль и другие рассказы

Элизабет снова спросила: «Гилберт, почему ты смотришь на меня с таким странным выражением?»

Дюрэй заставил себя слабо улыбнуться: «Наверное, сегодня утром у меня испортилось настроение. Не обращай внимания. Пойду, заполню отчет». Он прошел в просторную прохладную гостиную, такую знакомую и все же незнакомую, и вынул из ящика стола рабочие записи другого Гилберта Дюрэя… Он внимательно изучил почерк: это был его собственный почерк, четкий и решительный, но в каком-то не поддающемся определению отношении он слегка отличался – возможно, излишней строгостью и угловатостью. Во всех трех случаях Элизабет была другой, и Гилберты Дюрэи были разными.

Прошел час. Элизабет была занята на кухне, а Дюрэй притворялся, что пишет отчет.

Прозвучал колокольчик. «Кто-то ждет в переходе!» – позвала Элизабет.

«Я этим займусь», – откликнулся Дюрэй.

Он прошел в комнату, где находились двери центрального городского и школьного переходов, посмотрел в глазок – и увидел широкое, вкрадчивое, загорелое лицо Боба Робертсона.

Дюрэй открыл дверь. Пару секунд он и Боб молчали, глядя друг на друга. «Надо же! – Боб прищурился. – Привет, Гилберт! Почему ты не на работе?»

Дюрэй указал на пакет в руках Боба Робертсона: «Что это?»

«Вот это? – Боб уставился на пакет, будто впервые его заметил. – Кое-какие книги для Элизабет».

Дюрэй с трудом сдерживался: «Вы задумали какую-то чертовщину, ты и твои „чудаки“. Слушай, Боб! Держись подальше от меня и от Элизабет. Не заходи к нам и не приноси сюда никакие книги. Я достаточно ясно выражаюсь?»

Боб поднял выгоревшие на солнце брови: «Что может быть яснее? Но почему ты вдруг разозлился на старого доброго дядюшку Боба?»

«Каково бы ни было твое мнение о себе, держись от нас подальше».

«Как тебе будет угодно, разумеется. Не мог бы ты как-нибудь объяснить свой неожиданный запрет?»

«Причина очень проста. Мы не хотим, чтобы нас беспокоили».

Боб отозвался гримасой шутливого отчаяния: «И все это из-за невинного приглашения на маленькую невинную вечеринку? Кстати, я действительно очень хотел бы, чтобы вы пришли».

«Не ожидай нас. Мы не придем».

Лицо Боба внезапно порозовело: «Ты ведешь себя нагло и высокомерно, племянничек, и это тебе дорого обойдется. Подожди, ты еще об этом пожалеешь. Все не так просто, как тебе кажется».

«Говори, что хочешь, мне плевать, – сказал Дюрэй. – Прощай, Боб!» Он закрыл дверь перехода и вернулся в гостиную. Элизабет позвала из кухни: «Кто это был, Гилберт?»

«Боб Робертсон, с какими-то книгами».

«С книгами? Какими еще книгами?»

«Я не позаботился спросить. Я сказал ему держаться от нас подальше. Если он снова появится, не открывай ему».

Дюрэй зашел в кухню, и Элизабет внимательно посмотрела на него: «Гил, сегодня ты так странно себя ведешь! В тебе появилось что-то почти пугающее».

«У тебя разыгралось воображение».

«И зачем Бобу вдруг понадобилось приносить мне книги? Какие книги? Ты их видел?»

«Демонология. Черная магия. Что-то в этом роде».

«Ммф! Любопытно – но не слишком… Иногда я пытаюсь представить себе – обитают ли в каком-нибудь мире, таком, как наш, где никогда не было людей, потусторонние твари – гоблины, призраки, что-нибудь в этом роде?»

«Не думаю», – Дюрэй взглянул на входную дверь. Здесь он больше ничего не мог узнать, пора было возвращаться на Землю. Он пытался придумать удобный предлог для того, чтобы уйти. Что, если демонтажная машина другого Гилберта Дюрэя действительно сломается, и он вернется домой?

Дюрэй сказал: «Элизабет, пожалуйста, присядь за стол. Я хочу тебе что-то сказать».

Элизабет медленно опустилась на стул и тревожно взглянула на него.

«То, что я тебе скажу, может оказаться для тебя шокирующей неожиданностью, – продолжал Дюрэй. – Я – Гилберт Дюрэй, но не тот Гилберт Дюрэй, который живет в твоем мире. Я из другого, родственного мира».

Глаза Элизабет широко раскрылись – блестящие, черные, глубокие.

Дюрэй объяснял: «В моем собственном мире Боб Робертсон причинил мне и моей Элизабет большие неприятности. Я пришел сюда, чтобы узнать, каким образом он это сделал. Нужно предотвратить последствия его поступков».

Элизабет спросила: «Что он сделал?»

«Я все еще не знаю. Но, скорее всего, он больше не будет тебя беспокоить. Можешь сказать своему Гилберту все, что считаешь нужным. Можешь даже пожаловаться на меня Алану Робертсону».

«Меня все это приводит в замешательство!»

«Меня тоже – не меньше, чем тебя, – Дюрэй повернулся к двери. – Мне пора. Прощай!»

Элизабет вскочила и порывисто приблизилась к нему: «Не говори „Прощай!“ Мне горько слышать от тебя это слово… Так, словно со мной прощается мой настоящий Гилберт».

«Здесь я больше ничего не могу сделать. Как бы то ни было, я не могу подчиниться инстинктам и остаться жить с тобой. Зачем тебе два Гилберта? Кто будет сидеть во главе стола?»

«Мы можем завести круглый стол, – отозвалась Элизабет. – У нас есть место для шести или семи человек. Мне нравятся мои Гилберты».

«А твоему Гилберту нравятся их жены, – Дюрэй вздохнул. – Мне лучше поскорее уйти».

Элизабет протянула ему руку: «Прощай, родственный Гилберт!»

Из «Воспоминаний и размышлений»:

«Восточное мировоззрение отличается от нашего – особенно от моего – во многих отношениях, и с самого начала мне пришлось иметь дело с различными проблемами, вызванными этим обстоятельством. Я помнил об апатии азиатов и о другой стороне той же монеты, о восточном деспотизме, об их военщине и о промывании мозгов, об их безразличии к болезням, нищете и страданиям, об их священных макаках и безответственной многодетности.

Но я не забывал также о своем окончательном решении использовать мой аппарат на благо всего человечества.

В конце концов я допустил ту же «ошибку», которую многие допускали задолго до меня: я приступил к действию, руководствуясь моими собственными этическими представлениями о восточном образе жизни. Так как от меня ожидали именно этого, так как меня считали бы глупцом и размазней, если бы я не поступил именно таким образом, так как выгоды сотрудничества со мной намного перевешивали преимущества сопротивления нововведениям, мои программы увенчались потрясающим успехом. По меньшей мере так обстоит дело тогда, когда я пишу эти строки».

Дюрэй прошелся по берегу реки к яхте Алана Робертсона. Ветерок поднимал на воде мерцающую рябь и надувал паруса, поднятые Аланом; швартовы тримарана туго натянулись.

Алан Робертсон, в белых шортах и в белой шляпе с мягкими широкими полями, привязывал фал к скобе на рее. Обернувшись, он воскликнул: «Ага! Ты снова вернулся. Добро пожаловать на борт, откупорим по бутылке пива».