Татьяна Виноградова - Академия [СИ]

Парень потряс над тарелкой бутылочкой с соусом, убедился в его отсутствии и отставил в сторону.

— Куда в тебя столько уходит?

— Кто не работает, тот не ест, — изрёк Тед. — А кто работает — наоборот.

— Кстати, ты на этику завтра пойдёшь? Я тебя уже три раза отмечал, так что теперь твой черёд.

Тед, у которого были на этот счёт другие планы, только вздохнул.

— Ладно, замётано.

В конце концов, этика требовала…

В медкабинете он привычно — уже привычно — приложил указательный палец к сенсору диагноста, вытерпел краткий осмотр, выслушал невнятное бурчание плотненького низкорослого доктора Вайнера, проследил, как тот ставит закорючку в разрешении на полёт, и через десять минут уже сидел в кабине катера. Инструктор Аалтонен сухо кивнул, и вот уже катер стремительно ускоряется, набирая высоту, а зелёная линия траектории ложится в точности поверх красной — рекомендованной.

Внезапно Аалтонен протянул руку к пульту и коротко прикоснулся к панели.

— О-у-у! — только и сказал Тед.

— Отказ антигравитатора, — флегматично пояснил инструктор, как будто навалившуюся перегрузку можно было не заметить.

Ах, вот так, да? Ну ладно. Тед продолжал поднимать катер, поглядывая на циферблат в уголке экрана. Тяжесть вдавливала в кресло, чтобы выдерживать траекторию точно, требовалось усилие.

«Ну и пусть».

Через некоторое время ощущение тяжести уменьшилось, а затем и вовсе исчезло.

— Время выхода на орбиту — четырнадцать минут тридцать секунд, — доложил Тед. — Приступаю ко второй части задания.

Теперь тело, наоборот, было лёгким, а при движениях в кресле удерживали только ремни безопасности. Голова кружилась, как будто парень перекатался на карусели, но пока больше никаких симптомов — ну, ничего такого, чем любили пугать первокурсников — не наблюдалось.

Сегодня отрабатывали прохождение таможни и стыковку со станцией. И Тед раз за разом проплывал точно через геометрический центр гигантского треугольника, углы которого были обозначены висящими в пустоте сканерами, и подводил катер к гравизахватам, а затем раз за разом аккуратно отстреливался от них, отходил на положенное расстояние и только после этого разворачивался и включал главный двигатель. Инструктор следил за его действиями с бесстрастностью киборга и не снимал рук с дублирующей панели управления. И лишь когда голова стала не только кружиться, а словно бы наполнилась тоненьким звоном от прилившей крови, Аалтонен снова тронул сенсор гравитатора.

Внезапно вернувшаяся тяжесть рухнула, придавила и снова стала привычной.

Тренировка была окончена, и Тед повёл катер обратно. Он чувствовал неотрывный взгляд инструктора, и это раздражающе мешало — курсанта так и подмывало опробовать машину в режимах, мало согласующихся с полётным заданием. Но одновременно он испытывал жгучее желание добиться того, чтобы этот флегматичный и бесстрастный человек посмотрел с интересом и одобрением. И ради этого Тед был готов на всё — даже летать в стиле «везу сервиз любимой бабушки».

Как-то на уроке биологии он услышал: «Собака не может одновременно бежать и чесаться. Если она увидит кошку, то рефлекс «чесаться» будет заторможен». На биологии Тед обычно рисовал абстрактные летательные аппараты или читал загруженный в планшет номер журнала «АэроТехнология». Однако в тот раз высказывание училки достигло его ушей и даже запомнилось. И вот теперь он и сам ощущал себя такой собакой, но «бежать» было нельзя, а вот «чесаться» — сколько угодно. И Теодор вёл катер ровно, как по ниточке, а сам нет-нет, да и косился на неподвижную и невозмутимую глыбу в соседнем кресле.

— Борт 133527, посадку разрешаю, — и диспетчер добавил, совсем не по-уставному: — Поаккуратнее там. Настоящий каток. Без вас тут температура упала.

Тед выпрямился, расслабил пальцы, положил их на пульт и улыбнулся — чуть ли не с облегчением, а инструктор, наоборот, слегка подался вперёд. Но курсант и не думал откалывать никаких номеров: снизился в пределах предписанного воздушного коридора, погасил скорость ещё в воздухе, точно, в нужную долю секунды, подключил гравитационную подушку и опустил катер в самую середину разметки, строго по вертикали, чтобы избежать скольжения, легко, словно пёрышко.

Всё получилось как нельзя лучше. Курсант оглянулся на Аалтонена. Тот слегка прищурился, словно раздумывал, а затем чуть заметно наклонил голову.

Ага! Есть!

День определённо задался. Парень подумал, что, пока ему так явно везёт, надо бы позвонить Кэри. И выяснить наконец, роман у них или нет. А то эти подвешенные отношения… Тед их не любил. Да — так да, а нет — значит, нет, хотя второе, конечно, хуже первого. Но не эта чёртова неопределённость…

А вечером выяснилось, что у них с Кэри всё-таки роман.

На следующий день, совершенно неожиданно, в столовой за его столик подсел Эйшит.

— Тед, на вечеринку пойдёшь?

Парень слегка удивился — старшекурсник обычно почти не обращал внимания на «мелюзгу», и компания у него была своя. Кажется, с тех пор, как Эйшит подсказал насчёт подработки, они и не говорили ни разу.

— А что за вечеринка? — тем не менее спросил он.

— Увидишь, будет здорово!

— Хорошо, приду, — Эйшит одновременно и привлекал лихой уверенностью в себе, улыбкой, то бесшабашной, то снисходительной, и настораживал чем-то… может, нахальным взглядом раскосых, словно бы вечно прищуренных чёрных глаз. — Ты на каком этаже?

— А я не в общежитии, а в городе, у Краба на хате, — пояснил тот.

— А я и не знал, что вы так близки, — удивился Тед.

— Ну, вообще-то, мы с ним квартиру напополам снимаем, — Эйшит улыбнулся чуточку снисходительно. — Средства позволяют, знаешь ли… А ты держись нас, не пропадёшь.

— А я и так не пропадаю, — Тед пожал плечами. — Кстати, спасибо за наводку — приработка хватает.

— Всегда пожалуйста, — старшекурсник поднялся и пошёл к выходу. Тед допил чай, посмотрел на часы и вернулся в учебный корпус — отдавать долг чести, то есть тьфу, отсиживать лекцию по этике. Уже сидя в аудитории, он сообразил, что Эйшит не назвал адреса, но решил, что тот как-нибудь разберётся.

И точно, после занятий он, словно бы так и было задумано, столкнулся с парнем в вестибюле корпуса.

Квартирка была крохотная и скудно обставленная, но для двоих очень даже ничего. Шторы из крупных коричневатых бусин отделяли прихожую от кухни и жилой комнаты, которую при желании можно было разгородить на две: у стены виднелась перегородка, сложенная гармошкой. Кухня, в свою очередь, соединялась с комнатой широким проёмом, через который было видно часть стола и плиту; а у плиты хлопотал Краб — мелко нарезал на доске какую-то зеленовато-золотистую массу.