Андрей Геращенко - Пронзая время

— Ты не шибко его кнутом, — кричит дьяк, — он не в Стеньку-вора пошёл хлипок! Ещё издохнет!

Я откидываю голову, касаюсь холодной стены. Крики брата не умолкают.

— Эх, Фрол, Фрол… Не из одного теста мы вылеплены, — горько шепчу я, сбрасывая опалёнными ресницами непрошеные слёзы.

Наш младшенький… Он не был таким высоким и крепким, как я или Иван. Не был и умным — всегда шёл за старшими, тянулся за ними. Они и в обиду не дадут, и дуван по-братски разделят. Я любил его и люблю сейчас. Всегда пытался сделать его отважным казаком, думал, что получилось… Не получилось. Слабая у него воля — нет той жилки, что была у старого Рази и брата моего Ивана.

Фрол всегда колебался, выбирал сильнейшего, долго не мог понять — за мной идти или слушать советы старого Корнилы. Корнила звал Фрола на советы думал через него со мной сладить, старый чёрт…

— Степан, что у тебя с крёстным случилось?! Обижается, что не заходишь к нему, когда зовёт.

— Разные дороги у нас с Корнилой, — отвечаю. — Крёстный снюхался с боярами, московские гости часто гостят, боярский чин ему обещают, вот он и привечает их.

— Так то ж разговор о пищальном и пушкарном зелье и хлебе, о службе государёвой.

— Знаешь, что московские требуют?

Фрол виновато моргает и качает головой:

— Не-а.

— Чтобы вольный Дон пришлых выдавал! Голь в верховья каждый год прибывает, а бояре записки пишут о выдаче — жалобятся толстобрюхие царю. А он скоро заставит Корнилу казацкую вольность забыть! Домовитые ничего не потеряют — станут новыми боярами да воеводами. Не по пути нам с крёстным, брат — другая у нас дорога! Дай срок — поднимем голь, пошарпаем, как Васька Ус, бояр по Волге, навестим турчанина и кизылбашца.

Не гулял со мной к персиянам Фрол — остался дома.

— Погляжу я за Олёной Микитишной, за детьми твоими — Гришаткой и меньшим. В обиду не дам! — пообещал мне Фрол.

— Жди, Фролка — вернусь я, и грянет имя Разиных по Руси! — толкнул я брата в бок.

Мы обнялись на прощание и поцеловались.

Встретились после персидского похода — он пришёл вместе с Василием Лавреевым.

— Брат, радуюсь, что вижу тебя живым и лихим атаманом! — кинулся обнимать меня Фрол.

Расцеловались.

— Жёнку твою доглядел и детей — все живы, здоровы, ждут.

— Дождутся, — добродушно хмыкнул я и крикнул есаулу: — Лазарка, подай вина брату моему единокровному и лихому атаману Ваське Усу!

Фролка с улыбкой поднял кубок и окинул шатёр взглядом:

— Богатый ясырь, атаман! За удачу твою военную, за волю казацкую!

Стукнулись и выпили залпом. Я обнял брата за плечи:

— Вот теперь люб ты мне, Фрол — говоришь, как настоящий казак! Лазарка, тащи мой малиновый становой кафтан персидский!

— Брат мой, атаман — бери меня к себе на службу — буду верой и правдой служить, помогать казацкому делу!

— Лей, Лазарка — почему пустуют кубки?!

Стукнулись кубками втроём, выпили.

— Теперь я с тобой, брат! — выкрикнул Фрол.

Было всё это, было… Или не было? Было, совсем недавно было — вместе с ним поднимали Русь против бояр и воевод.

В разгар лета, уже после взятия Царицына, я послал его на Дон, выделил десять лёгких пушек, телеги с царицынским дуваном и напутствовал:

— Дуван раздашь по казацким городкам. Поднимай людей, присылай ко мне, зови за собой!

— Всё сделаю, брат.

— Возьмёшь казну в сорок тысяч рублей — храни её, пригодиться.

— Сохраню казну, атаман, — Фрол невинно смотрел на меня.

— Сплачивай вокруг себя голутвенных — их много на Дону ещё осталось. Присматривай за домовитыми и крёстным — это ещё та змея, волю казачью легко продаст. Смотри за ним — наверняка свяжется с Москвой, записки государю будет слать.

— Не волнуйся, Степан — всё выполню.

Я отвернулся в сторону:

— За детьми присматривай да жёнкой Олёной — говорят, крутит с пасынком Корнилы, — на моих губах мелькнула усмешка. — Была бы моя воля — свиделись бы. Не молчи, шли вести с Дона — отписывай мне, что творится по городкам, особенно в Черкасске. Крепи Кагалиник.

— Укреплю.

— Пройдёт лето, сделаешь дела и, согласно нашего уговора, выйдешь со всеми набранными людьми к Коротояку. Ударишь по русским уездам — к этому времени крестьяне управятся со своими делами и освободятся от земли.

— Не волнуйся, атаман — подниму землепашцев и ударим вместе с моими казаками по боярам. Ведь мы — Разины! — засмеялся Фрол и обнял меня.

Мы трижды расцеловались.

— Скоро вся Русь поднимется, брат-атаман! — он легко вскочил в седло подаренного мною аргамака (из тех, что везли персы в бусе в подарок московскому царю).

Не дошёл подарок.

— Славная у тебя судьба, брат! — весело улыбался Фролка. — До встречи в Москве!

Солнце играло на даренном мной колонтаре, украшенном золотыми насечками.

Он отправился на Дон, а я — на Астрахань…

Записки свои брат посылал исправно. Осенью он оставил Паншин городок и с тысячей человек (часть шла конницей вдоль берега, остальные в стругах) пошёл на Москву. Перед златоглавой стояли Коротояк и Воронеж — бояре не дремали. Я в это время стоял под Симбирском и даже не догадывался, что он принесёт мне несчастье.

Бестолково протоптавшись под Коротояком и, так и не взяв городка, Фрол под натиском бояр отступил назад. На судах вернулся на Дон в Кагальник. Здесь мы и встретились — растерянные, непокорённые, злые и охочие до боя. Встретились, обнялись и расцеловались:

— Здравствуй, брат!

— Здравствуй, брат… Столько времени прошло — целая жизнь.

— Фролка, а чуб-то у тебя седой!

— А твоя голова, атаман?! В ней седины больше, чем смоли и в бороде то ж…

— Ничего, брат — мы ещё крепки, а главное — живы… Отсидимся на Дону, по весне вскроется река и снова двинем на Русь.

— Я верю, Степан — нас ещё бояться. Люди, вкусившие волю, просто так теперь в ярмо не полезут. Бояре их только кровью загонят.

— За нами Царицын, брат! — хлопнул я его по плечу. — Рано нам отдыхать. Возьмёшь полсотни казаков — это всё, что у меня пока есть…

— Устал я, брат — может мне остаться?! — Фрол виновато посмотрел на меня.

— В городе будешь сидеть, в тепле. Надо сохранить его, Фрол! — я потряс брата за плечи. — Нам надо его сохранить! Город и людей! Смотри, чтобы не разбежались. Я бы сам поехал, но здесь дел больше — домовитые начинают головы поднимать. Открутить им их, как тому кречету, что ли?! А больше всех мутит воду Корнила Яковлев. Справишься? Всех лучших казаков отдаю.

Мы внимательно смотрели друг на друга, словно испытывали на прочность. Наконец на лице Фрола проступила весёлая, озорная улыбка — она всегда молодила его лет на десять, делала похожим на девушку:

— Справлюсь, брат.

— Пиши мне обо всём.

— Напишу, брат.