Андрей Геращенко - Пронзая время

— Ну, ребятушки — возьмём кремль! Кончим с боярами — вперёд!

Я повёл на приступ больше тысячи человек. За мной хлынули казаки, татары, мордва, черемисы.

— Сегодня наш день, робята, главное, не робеть! — кричал я, морщась от боли и припадая на раненую ногу.

Чертёнок шёл рядом, преданно присматривая за мной.

— Зададим боярам и дворянам жару! — ревели люди и с весёлой остервенелостью лезли на стены.

Быстро стемнело, и наступила ночь. Над головой то и дело проносились хвостатые кометы — зажжённые головешки. Защитники кремля стали нервничать — помощи им ожидать было неоткуда.

— Отомстим сегодня за вчера! — кричал Чертёнок.

Я протолкнулся к стенам — отсюда было хорошо видно, как на той стороне горит объятый пожаром кремль. Подобно зверю, багровое пламя ревело и гудело, освещая всё вокруг.

— Ага, сейчас, как тараканы, полезут бояре, дворяне и их прихвостни-стрельцы. В плен никого не брать! — я громко рассмеялся, забыв про усталость и боль в ноге. — Всё-таки мы их одолели! — закричал я, когда увидел, что казаки стали появляться на стенах.

Люди с воодушевлением подхватили мой крик. Я схватился за лестницу:

— Теперь наш черёд, Чертёнок, победа!

— Победа! — воскликнул Микифор.

В это миг крики и шум возле кремля перекрыл тысячекратный рёв от Свияги — там стояли наши лодки и струги. Я замер, так и не успев поставить ногу на перекладину лестницы. Ко мне в распахнутом кунтуше протиснулся казак с округлившимися от ужаса глазами с коротким ятаганом в руке.

— Спасайся, батька-атаман! — закричал он.

— Что случилось, чёрт побери?!

— Рейтары Андрея Чубарова хватают и топят наши лодки! — выпалил казак.

Я почувствовал, как у меня от лица отхлынула кровь, а пальцы сжали перекладину лестницы с такой силой, что она затрещала. Принесённая новость мигом облетела штурмующих город казаков и татар. У стен воцарилась тишина было слышно, как ревёт пожар за стенами кремля. Наверное, в этот момент боярские защитники недоумевали, почему остановились штурмующие. Кто-то громко завыл:

— Потопят лодки, и не уйти нам из-под стен города!

— Ох, погубят нас под этим Симбирском! — тут же другие подхватили вой.

Люди шарахались от меня в стороны, и никто не смотрел в глаза.

— Врёшь! — я схватил казака и отшвырнул его в сторону. — Послушайте меня — нам надо взять город! Чёрт с ним, с лодками — найдём новые! Возьмём город, и победа будет нашей! На кремль!

Люди не слушали меня и уже не слышали — они смотрели в сторону реки, откуда доносился шум боя с рейтарами Чубарова.

Волна наступающих отхлынула от стен и, вначале медленно, затем ускоряясь, стала откатываться с кремлёвского вала. Люди побежали к реке спасать лодки, чтобы спасти свою шкуру.

— Стойте! Назад! — напрасно кричал я — бегущих было уже не остановить. — Предатели! Порублю! — я бросился с вала наперерез беглецам.

Мелькнуло испуганное смуглое, узкоглазое лицо татарина. Он успел отскочить в сторону, а я споткнулся и не попал по нему саблей. Это спасло татарину жизнь. Я с горя ударил кулаком по земле:

— Трусы! Трусы! Нас ведь больше, чем их!

Пробегающий мимо казак помог мне подняться. Я схватил его за грудки:

— Ты куда, сволочь, бежишь, если атаман зовёт на приступ?!

— Батька, коли спалят рейтары и стрельцы струги, не уйти нам от города!

— Зарублю! — закричал я.

Казак оттолкнул меня, и я вновь упал.

— Соколы, робята, остановитесь! Стойте!

Никто не слушал атамана — всех охватила паника.

— Чёрт бы вас всех побрал, трусы! Не хотите воли, так готовьте ваши шеи под боярское ярмо! — я сдёрнул с головы повязку и отбросил в сторону.

Рана на голове открылась и вновь стала сочиться, заливая лицо кровью. Из глаз от отчаяния и бессилия текли слёзы, которые смешивались с кровью, а затем и с землёй, в которую я уткнулся и бил кулаками, словно это она была виновата. Никто ничего не мог изменить…

Неудачная осада Симбирска надломила меня, и я так и не смог оправиться. Это было первое поражение и… Я впервые увидел, как паника меняет людей — ничего для них больше не свято и ничего им больше не нужно, кроме спасения собственной шкуры…

Надо мной склонился Чертёнок.

— Вот ты где, батька, а я тебя ищу! — услышал я обеспокоенный голос есаула. — Ты ранен? — он увидел моё лицо.

— Всё, Микифор, мы проиграли! — прошептал я.

— Эй, сюда — атаман ранен! — крикнул Чертёнок, протёр мне лицо и случайно задел рану на голове.

В тот же миг мне показалось, что внутри головы разорвалось пушечное ядро.

Я не помню, как меня тащили на струг. Казаки поспешно бежали от Симбирска вниз по реке. Это было поражение. Первое поражение, но война не окончилась — она продолжалась с новой силой…

Очнулся я незадолго до рассвета. В голове шумело и гремело, словно рядом взрывались пушечные гранаты, и продолжался бой. Я с усилием оторвал голову от деревянной скамьи — чей-то кафтан, пропитанный моей кровью из открывшейся на голове раны, сполз на дно.

— Где мы? — прохрипел я, не узнавая свой хриплый, каркающий голос.

— Всё в порядке, атаман, — донёсся с кормы голос Чертёнка.

Сумерки смазали его молодое, красивое лицо — передо мной серел незнакомый овал, который иногда скрывали малиновые круги. Тогда мне приходилось моргать, чтобы согнать с глаз малиновую пелену.

— Мы в безопасности.

— Да пошли вы к чёрту! — я со стоном опустил голову. — Всё, Симбирск потеряли, — заскрипел зубами. — Ничего, мы ещё вернёмся.

— Возьмём помощь и вернёмся, батька-атаман! — подхватил Микифор. — Васька Ус и Шелудяк подкинут людей из Астрахани. Пётр Шумливый пришлёт царицынских. Там, в остроге ещё остались наши, тысяч двадцать. Думаю, продержатся и дождутся нашей подмоги.

— Продержатся, — прохрипел я.

— Атаман, пить хочешь?

— Нет, — от боя под Симбирском мне было муторно.

Такую муть, поднявшуюся от сердца, никаким вином не заглушишь. Скоро зима, казаки воевать не будут, придётся зимовать, а весной крестьяне не смогут помочь — у них своя работа. Придётся начинать всё сначала…

Надежда была на то, что на Дон сбежится зимовать множество голутвенных и беглых крестьян, будников и поливачей с арзамасских поташных заводов. Весной поднимемся, пойдём до Москвы неукротимой лавиной. Я улыбаюсь. Ещё поквитаемся с Милославскими, Долгорукими, Барятинскими…

В Самаре я узнал о судьбе своего покинутого двадцатитысячного войска, оставшегося защищать острог. В живых осталось всего четыре сотни… Погиб Иван Лях…

…Много было выпито вина в Самаре и передумано тяжёлых дум. Пока жив буду, отомщу за каждого убитого. Стократ отомщу, под корень выведу всё боярское семя. Война не на жизнь, а на смерть!

Подолгу не задерживался ни в Самаре, ни в Саратове — видел и чувствовал, что горожане начали колебаться, бояться и чураться меня. «Нет лихого атамана во главе многотысячного войска — теперь и полтысячи не наберётся во главе с беглым казаком Стенькой Разиным, — думали они. — Разве может он теперь нас от боярского войска защитить?!» Остановился и крепко передохнул лишь в Царицыне у своего старого боевого атамана Фёдора Шелудяка. Фёдор — молодец, и город был в надёжных руках — здесь ещё не чувствовалось поражения. Симбирск был слишком далеко.