Андрей Геращенко - Пронзая время

— Согласны, батюшко! — закричали работные люди. — Пойдём за тобой!

Я поманил Фрола:

— Накормить всех досыта, зачислить в сотни и выдать оружие. Отныне они — вольные казаки. Выделить часть дувана.

Боярские и купеческие людишки притихли и молча смотрели на меня.

— Что притихли, начальные? Может, кто хочет у меня послужить?

В ответ молчание. Люди испуганно жмутся друг к другу, смотрят на мою вынутую из ножен саблю.

— Али не люб?

— Им любо кровь народную пить! — донеслось со стороны колодников.

— Что с ними разговаривать?!

— Как скажете, люди добрые. Сами судите, а я так и сделаю — не хочу понапрасну кровь лить.

Я сурово посмотрел на освобождённых колодников.

— На виселицу их всех! Сколько можно измываться над людьми?! Креста на них нет! В воду — пусть попьют из Волги-матушки! — раздались дружные крики.

Вот тут и выскочил святой старец, дотоле скрывавшийся за спинами патриарших чернецов. Щупленький, невысокого роста, с седой, растрёпанной гривой, трясущейся редкой бородёнкой, с глазами навыкате от злости. Встал передо мной и начал кричать с пеной изо рта:

— Ирод окаянный, да как ты посмел воровство учинить?! Ты хоть ведаешь, чьи это насады? Вор, в геенне огненной будешь вечно гореть! Это патриаршие насады и нашего государя!

Он хотел схватить меня за грудь. Я оттолкнул сумасшедшего старика, который, падая, схватился за борт:

— Злодей, ты ответишь перед Господом Богом нашим за своё злодейство!

— Ах ты, собака! — крикнул я, и все вокруг оцепенели.

Повисла тишина. Я шагнул вперёд и взмахнул саблей. Глаза старика округлились — в них теперь не было ничего, кроме страха. Старец прижался к борту:

— Помилуй, — вырвался у него шёпот-хрип.

Я опустил руку:

— Вот тебе милость!

Его голова слетела с плеч и упала в воду, потянув за собой шлейф седых волос, словно небесная комета.

— Попробуй вкус Волги!

Обезглавленное тело медленно сползло вдоль борта, окрашивая его в неестественный, малиновый цвет. Я повернулся к притихшим людям.

— Что стоите?! Бей их! — пронзительно закричал я, указывая на приказчиков и купцов. — Пусть ответят за свою злобу к простому народу!

Тёмная волна казаков и колодников пришла в движение и с гиканьем накрыла боярских людей…

Я пнул обезглавленное тело старца:

— Тебе первому держать ответ перед Богом! Придёт мой черёд — я отвечу…

…После разграбления каравана с царскими и патриаршими насадами милости ждать от Москвы не приходилось. Ослушников она привыкла карать смертью… Стан опустел, и мы двинули в низовья Волги на Чёрный Яр.

В Чёрном Яре сидели, поджидая меня, воевода Жердинский и стрелецкие головы Северов и Лопатин. Я со своими работничками уже прославился по всей Волге. Стрелецкие отряды заполонили все низовья реки. Воевода Хилков поджидал в Астрахани — он был уверен, что не пропустит меня на море. Пока мы скрывались в волжских протоках. В одном из них, на Будане, я встретил купца Беклемешева, посланного Хилковым за моей поимкой. Там же мы одержали и первую победу над государёвыми людьми, пленили воеводу.

— На ловца и зверь бежит! — ухмыльнулся я.

Побитый воевода стоял передо мной, опустив голову. Обступившие нас казаки ухмылялись. Я выхватил у одного из них чекан и с силой ударил им воеводу по плечу. В его руке что-то хрустнуло, воевода жалобно закричал и схватился за ушибленное место. Глаза у него стали точно такими же, как у нижегородского старца перед смертью.

— Это тебе, сволочь, за то, чтобы не смел подымать руку на вольных людей.

Поскуливая, Беклемешев согласно закивал головой.

— Возвращайся в Астрахань и передай Хилкову весточку — скажи, мол, выберу время — и с ним встречусь.

— Пусть ждёт в гости! — рассмеялся Ваня Черноярец. — Может ему ещё одну руку сломать, чтобы помнил дольше?

Воевода побледнел, казаки рассмеялись.

— Отпустите его!

Мы уходили от стрельцов и воевод через тайные протоки, камышовые заросли. Всегда находились провожатые, которые указывали нам безопасный путь.

Я обманул Хилкова — мой путь лежал на Яик. Там у меня был особый уговор, ещё в Паншином городке.

— Он бредит?

— Ты пиши, пиши, что он лопочет.

Я открыл глаза — два дьяка стояли рядом. Один, гундосый, макая перо в чернильницу, закреплённую у пояса, что-то быстро писал.

Тело уже не чувствовало боли — должно быть, когда я был без сознания, меня сняли с бревна и бросили на холодный, земляной пол.

— Ага — пришёл в себя! — покосился на меня писец.

— Живуч, — кивнул головой зеленоглазый дьяк. — Мы с тебя всю живость вырвем! — пообещал он мне.

— Он воеводе руку сломал, а мы ему все чресла наизнанку вывернем! — дьяк сунул перо за ухо и закрыл чернильницу. — Может, прута ему раскалённого?! — он задумчиво посмотрел на первого дьяка.

— Хватит с него на сегодня. Оставим на завтра — вор должен перед царём-батюшкой предстать. Записки дашь боярину — он государю доложит.

Дьяк-писарь пнул меня в обожжённый бок.

— Говори, злодей, яицкого голову Ивана Яцына ты зарубил? — мутные белёсые глаза смотрели на меня с ненавистью.

— Зарубил, — я попробовал улыбнуться.

Дьяк ткнул мне в зубы носком красного, сафьянового сапожка:

— За родственничка моего!

Подмастерья, гремя железками, складывали инструмент. Палач стоял в углу тёмной, зловещей тучей и молча смотрел на меня. Я плюнул в его сторону. Палач перевёл взгляд на дьяков:

— А с братцем его что?

— Вот чёрт, о младшем забыли! — ругнулся зеленоглазый дьяк и, оглянувшись на второго, суетливо перекрестился.

— Стеньку отволоките в камеру да посадите на цепь — пусть вспомнит да подумает, что надо говорить о своём злодействе. А с меньшим, Фролкой, поговорим.

— Брат! Брат! — закричал, запричитал Фрол, когда меня подняли и поволокли из пыточной. — Брат, спаси меня! Брат, это всё из-за тебя! Из-за твоего злодейства! Почему я, брат?!!!

— Молчи, Фролка, ты вольный казак! Терпи за то, что гулял на воле, за то, что был свободным человеком, а не государёвым холуём! За то, что никогда в пояс не кланялся!

Ко мне протянулся огромный, заросший чёрным волосом кулак палача:

— Вот тебе воля!..

В темноте со дна мутного омута поднимаются чёрная злоба и ненависть две родные сестры ползут по земле и там, где они встречают живую плоть, слышится чавкающий звук, после которого остаётся красное пятно ненависть… Сколько ненастных дней и долгих зимних ночей согревала она меня, прибавляла сил, чтобы обязательно добраться, вернуться и во что бы то ни стало отомстить. Не довелось… Не суждено…

Нас было трое — старший Иван, я и младший Фролка. Связанные кровным родством, каждый шёл своей дорогой, но конец у всех будет один…