Андрей Геращенко - Пронзая время

Вишневецкий молча кивнул. Гусев, гремя цепью, сделал несколько шагов навстречу. Мухин смерил его внимательным взглядом и протянул руку:

— Здравствуй, Вячеслав!

— Здравствуйте, Алексей Иванович, — Гусев пожал руку Мухина.

Цепь вновь зазвенела.

— Прямо декабрист в кандалах в Петропавловском каземате! — проворчал Мухин и взглянул на Вишневецкого.

Тот лишь пожал плечами:

— Так хоть какие-то гарантии есть. Здравствуй!

— Здравствуйте! — Вячеслав пожал протянутую руку Вишневецкого.

Гусев ничего не понимал: с одной стороны он сидел в одиночке изолятора и к тому же был прикован к койке цепью, с другой же и Мухин, и Вишневецкий здоровались с ним за руку, словно ничего не произошло. Вячеслав ждал, не без оснований рассчитывая, что вскоре всё проясниться.

— Садись, — то ли предложил, то ли приказал Мухин.

Вячеслав сел на койку. Мухин присел рядом, а Вишневецкому указал на привинченный к полу табурет.

— Да, не слишком здесь уютно, а?! — то ли утвердительно, то ли вопросительно произнёс Мухин, осматривая одиночку.

— Пожалуй… Хотя я только что пришёл в себя, поэтому ещё не успел освоиться, — заметил Гусев.

— Тебя это не удивляет? То, что ты здесь и что прикован цепью к койке? — Мухин пристально посмотрел Гусеву в глаза, словно хотел и в самом деле прочесть его мысли.

— Я думаю, что любой этому удивился бы, — кивнул Вячеслав. — Надеюсь, вы мне объясните, почему я здесь и что случилось?

— Мне кажется, ты сам это понимаешь. Брось, Слава — ты ведь сам работник органов и прекрасно знаешь, что без серьёзных оснований ты бы не оказался здесь в одиночке, да ещё и в наручниках, — Вмешался в разговор Вишневецкий. — Я уверен, что ты догадываешься о первопричинах.

— Возможно, из-за инсульта Барловского после моего допроса… Хотя за это цепью к койке не приковывают.

— Уже теплее, Вячеслав, — кивнул Мухин. — Я думаю, ты в курсе, что мы никого цепью не приковываем. Фиксируют только психбольных в больнице. Значит, у нас были серьёзные основания так поступить. И ты, я уверен, знаешь, почему мы так сделали.

«Неужели бояться, что я убегу?! Может, они догадались о том, что я могу менять время? Но как? Зачем тогда наручники?» — лихорадочно размышлял Гусев, стараясь внешне выглядеть абсолютно невозмутимо.

— Будет лучше, если ты расскажешь обо всём сам, — добавил Вишневецкий.

— О чём я должен рассказать?

— Обо всём. О том, почему ты сидишь на цепи в одиночке, — уточнил Мухин.

— Вам это виднее, Алексей Иванович, — возразил Гусев. — Но я постараюсь.

— Постарайся, Слава, постарайся — нам всё это очень интересно, — подал голос Вишневецкий. — Начни с того, что известно тебе и что неизвестно нам.

— Хорошо. Я ещё раз расскажу о допросе Барловского… Можно узнать, как его самочувствие?

— Мы тебя слушаем, Вячеслав — начинай рассказ, — перебил Мухин. Вопросы будешь задавать потом, а я со своей стороны обещаю, что почти на все отвечу, если смогу.

— Хорошо, — кивнул Гусев. — Мы торопились — нам был нужен результат. Никто не собирался ни избивать, ни, тем более, пытать Барловского… По сути, произошёл несчастный случай. Хуже всего то, что, когда Барловскому стало плохо, мы с ним были в кабинете наедине и теперь никто не сможет подтвердить мою версию. Я уже написал вкратце обо всём в рапорте, но, наверное, стоит рассказать более подробно…

Гусев, вернувшись к недавним событиям, подробно рассказал о допросе, добавив немало деталей, не вошедших в рапорт. Мухин и Вишневецкий слушали внимательно, но ничего не записывали. Мухин задал несколько уточняющих вопросов. Гусев был уверен, что весь разговор записывается на плёнку.

— Ты уверен, что ничего не забыл и не пропустил? — спросил Мухин, когда Вячеслав закончил свой рассказ.

— Не знаю. По-моему я всё рассказал… Всё, как было, — пожал плечами Гусев. — Теперь можно узнать о Барловском?

— Можно, — кивнул Мухин. — Что тебя интересует?

— Как его состояние?

— Если в смысле денег, то неплохо — мы обнаружили не меньше сорока тысяч долларов, а если в смысле здоровья, то хуже некуда — ночью Барловский умер. И, между прочим, умер после того, как ты его допросил.

— Умер? — растерялся Гусев.

— Именно так. Но и из-за этого мы бы тебя к койке не приковывали. Разве не так?

— Пожалуй, — кивнул Гусев.

— Так ты ничего больше не хочешь нам рассказать?

— Я всё рассказал…

— Думаю, что далеко не всё. Артём Фёдорович, помогите Гусеву, а то он что-то стал страдать амнезией.

— Хорошо — мы тебе кое-что расскажем, Вячеслав. Кое-каких деталей нам не достаёт, но ты в этом поможешь. Если ты, конечно, захочешь это сделать, откликнулся Вишневецкий и, подойдя к койке Гусева, разложил перед Вячеславом несколько фотоотпечатков, выполненных на цветном лазерном принтере. — Как ты думаешь — что это такое? Мне этот человек почему-то кажется очень знакомым. А ты его узнаёшь?

Гусев взглянул на отпечатки и едва сдержался, чтобы не выдать своего волнения: на трёх снимках можно было различить нечёткое, размытое, но всё же легко узнаваемое его собственное изображение. На фотографиях был он сам. На первых двух снимках на фоне входных дверей в валютный отдел «Беларусбанка», а на третьем — возле входной двери в управление УКГБ.

— Ну, как — узнал? — спросил Мухин, внимательно наблюдавший за реакцией Вячеслава.

— Даже не знаю — по-моему, это похоже на мою собственную фотографию, неуверенно предположил Гусев.

— Похоже? Это не просто похоже — это ты и есть!

— Тогда почему, Алексей Иванович, силуэты зданий, машины и, самое главное, лица остальных людей чёткие, а моё — размытое? Здесь не может быть монтажа? — спросил Гусев.

— Исключено! — сразу же возразил Мухин. — Фотографии сделаны при помощи оперативной съёмки. Только съёмка не совсем обычная — цифровая видеокамера вместо двадцати пяти кадров в секунду слышала пятьсот. Но и это ещё не всё первый снимок сделали во время странного и загадочного ограбления банка, второй — вчера вечером возле управления…

— …а последний, — продолжал Мухин, — сделан днём возле банка как раз в то самое время, когда у инкассатора пропала валюта из сумки. Как ты думаешь — что из этого следует?

— Не знаю… Уж не то ли, что я ограбил банк и инкассатора?! постарался изобразить возмущение Гусев.

— Именно это и следует — ты очень точен в своих предположениях, кивнул Мухин. — Точнее, не обязательно ты лично, но твоё присутствие обозначилось ясно. И это ещё не всё — на ручке входных дверей банка остались отпечатки твоих пальцев — мы специально пропитали твои руки и перчатки заранее особым составом. А на ручку двери нанесли порошок-проявитель. В ультрафиолетофом диапазоне чётко просматривается рисунок твоих перчаток. И последнее — в управлении обнаружена крупная сумма валюты, примерно совпадающая с количеством украденной наличности в валютном филиале «Беларусбанка» на Ленина. Как только мы получили снимки, тут же устроили обыск в управлении и не ошиблись, как видишь, в своих предположениях. А после того, как нашли деньги, отправились к тебе. Ты не открывал дверь, а твоя соседка, выглянувшая на шум, сообщила, что ты приехал накануне пьяный. Пришлось сломать дверь. Ты лежал на полу в коридоре. В кармане твоего пальто была обнаружена сотенная купюра. Её номер совпадает с номером одной из купюр, которые вёз инкассатор — номера всех сотенных купюр последнюю неделю записывались по моему приказу. Мы проверили тебя на алкоголь — ты был трезвым. Согласись, что даже половины этих улик достаточно, чтобы понять, что ты напрямую связан с ограблениями. А тут ещё и смерть Барловского. В общем, Вячеслав, положение твоё хуже некуда! А теперь я хочу задать тебе несколько вопросов, если ты не возражаешь?! — Мухин смотрел на Гусева, словно удав на кролика, ожидая, что тот вот-вот поддастся чужой воле.