Андрей Геращенко - Пронзая время

На этот раз Вячеслав даже и не пытался скрывать своего смятения больше всего его поразили новости о порошке и новых цифровых камерах. Гусев понимал, что его тайна почти раскрыта, но и Мухин чувствовал себя неуверенно, иначе он никогда бы не пошёл ва-банк и не рассказал бы Гусеву и половины того, что только что произнёс.

— Так ты ответишь на наши вопросы? — более настойчиво повторил Мухин.

— Да, конечно. Хотя то, что я сейчас услышал… Мягко говоря, просто дико, — пожал плечами Гусев.

— Тогда начнём. Ты был вчера возле валютного отдела «Беларусбанка»?

— Да.

— Во время ограбления?

— Когда случилось ограбление?

— В половине седьмого.

— Нет, я там был в районе шести. Я действительно дёрнул ручку двери, но не стал входить.

— Что тебе было нужно в банке?

— Я хотел посмотреть курс доллара.

— Почему не вошёл?

— Передумал. Я здорово переживал по поводу Барловского — мне было настолько плохо, что я пошёл в управление.

— Ты был вчера в управлении?

— Нет. На полпути я зашёл в «Шайбу» «Авроры» и там здорово выпил. Затем поймал такси и поехал домой. Что было дальше — не помню. Очнулся здесь, прикованный цепью к кровати.

— Откуда изображение в камере?

— Может, наслоилось более раннее?

— Нет — всё снято как раз во время ограбления.

— Не знаю. Тем более — разве я мог одновременно быть в момент ограбления и в банке, и в управлении? Там ведь тоже моё изображение.

— Откуда тогда эти изображения?

— Я не знаю, Алексей Иванович! Я этого не знаю! Может, какая ошибка, а, может…

— Что «может»? — Мухин внимательно посмотрел на Вячеслава.

— Может и провокация.

— Провокация?

— Во всяком случае, я сижу в одиночке, прикованный наручниками к спинке койки.

— И кто же, по-твоему, автор этой провокации? — Мухин встал с койки и принялся вышагивать взад-вперёд по камере.

— Не знаю. Пока я этого не знаю. У меня в последнее время всё время было ощущение, что что-то не так. Что-то изменилось в моей жизни.

— Что же именно? — вновь подключился к разговору Вишневецкий.

— Я даже не знаю… Это трудно выразить словами, — пожал плечами Гусев.

— А ты попытайся — это в наших общих интересах. Или ты думаешь, что смерть Барловского и кражи сотен тысяч долларов в городе просто так, за красивые глаза сойдут нам с рук?! — нервно спросил Мухин, продолжая шагать по камере.

«Это неплохой знак. Мухин никогда не даёт воли своим чувствам, если перед ним противник или враг. Значит, в глубине души он до конца не уверен в моей виновности, и это обязательно надо использовать», — решил Гусев.

— Я постараюсь, — согласился Вячеслав. — Это началось в середине декабря. В одну из ночей я увидел сон — по небу быстро движется луна, а я стою у окна и смотрю на неё. И это был как бы не совсем сон — я знал, что лежу в своей постели и одновременно… стою у окна. Произошло как бы раздвоение. На следующее утро ощущение раздвоения повторилось — мне показалось, что я сижу за своим столом в кабинете вместе с Романенко и одновременно брожу по городу, причём по городу необычному, как бы замершему и остановившемуся, словно время застыло, а моя душа, покинув телесную оболочку, бродит по улицам. Я, наверное, кажусь вам сумасшедшим?

— Продолжай, Вячеслав — мы тебя внимательно слушаем, — попросил Мухин, пропустив вопрос Гусева мимо ушей.

— Потом словно что-то начало тащить меня назад, в телесную оболочку — я вновь очутился в кабинете и тут же раздался взрыв, — продолжал пояснять Гусев, выбрав старую, хорошо известную и проверенную тактику, когда за основу берутся реальные события, которые дополняются выдуманными и одновременно кое-что из произошедшего, а небольшие, но значимые детали скрываются, что полностью меняет картину случившегося, сохраняя полное правдоподобие рассказа.

Так было гораздо легче не попасться на главном, а небольшие и неминуемые нестыковки частностей всегда можно было списать на неизбежные изъяны памяти.

— Потом такое случалось ещё несколько раз. Например, во время аварии на улице Шмырёва. Я сидел в машине и одновременно другой я вытаскивал всех из кабин. Время для первого я шло обычно, а для второго как бы остановилось. Это очень сложное ощущение. А потом первое я просто исчезло, и я пришёл в себя в стороне от аварии, где до этого находилось второе моё я. Мир тут же ожил и задвигался. То же и с валютным отделом — я одновременно шёл по улице Ленина, перед тем, как напиться в «Шайбе» и вместе с тем как бы оказался возле валютного отдела.

Вишневецкий вопросительно посмотрел на Мухина. Мухин перестал ходить по камере и вновь подсел к Гусеву на край койки:

— А раньше почему об этом никому не рассказывал?

— Меня бы сочли сумасшедшим или больным — в любом случае списали бы из органов. А жить как и на что?! Вот я и надеялся, что всё постепенно придёт в порядок.

— Этой ночью были какие-то видения?

— Нет, Алексей Иванович — спал, как мёртвый и пришёл в себя только в камере.

— Именно — как мёртвый. Ну да ладно — нам пора, — Мухин поднялся, собираясь уходить.

— А я? — спросил Гусев, указывая на цепь: — Я так и буду сидеть здесь, как собака на привязи?! Я же человек! С убийцами и то так не обращаются!

Мухин тут же возразил:

— По-разному обращаются, по-разному… Допустим, ты сказал правду и действительно ты не имеешь отношения к краже валюты или сделал это неосознанно, а смерть Барловского случайна, но… Твои слова к делу не подошьёшь, так что пока тебе придётся посидеть здесь.

— Тогда почему на цепи? Почему нельзя просто так запереть в камере? Я что, по-вашему — сквозь стены прохожу?! В таком случае и через цепь пройду!

Ничего не ответив, Мухин пошёл к выходу, где его уже поджидал Вишневецкий. Перед тем, как выйти, Мухин обвёл взглядом камеру, зачем-то постучал костяшками пальцев по стене и на прощание обронил гораздо более мягким тоном:

— Мы будем думать, как поступить. А пока, чтобы наручники не резали, сделаем на руку повязку.

— И на том спасибо, — ответил Гусев и, едва входная дверь захлопнулась, зло выругался.

«Во всяком случае, даже если они мне и не поверили, то засомневались наверняка. Да, вляпался я с этими новыми камерами и порошком, если только они не блефуют. Впрочем, похоже, что не блефуют — снимки по виду настоящие. Но даже эта злополучная сотня долларов, найденные деньги в управлении, мои фотографии и следы перчаток на дверях в валютном отделе не являются прямыми доказательствами моей вины. Всё это, как минимум, противоречит обыденному здравому смыслу, а революцию в науке из-за одного моего случая делать никто не решиться. И Мухин, и Вишневецкий, и даже те, кто в Минске, хорошо это понимают. Тогда что? Процесса в обычном понимании этого слова не будет меня станут изучать и, как личность и человек я просто-напросто исчезну. О Гале тоже можно будет позабыть. Обмануть их тоже вряд ли удастся. Да и наручники они одели на меня не просто так — бояться, наверное, чтобы я не убежал, замедлив время, когда по какой-либо причине откроется дверь. Хотя с таким же успехом они могут действовать по шлюзовой системе и отпирать дверь в камере только после того, как плотно закроют дверь, ведущую в мой отсек», — растянувшись на койке, Гусев внимательно изучал взглядом и без того уже хорошо знакомую ему камеру.