Кейт Лаумер - След памяти [сборник]

Роберт беспомощно качнулся вперед, когда остро пахнущие водоросли осыпали его голову и плечи, огни костров отражались в позолоченных ручках его трона. Гул барабанов вокруг него совпал с внутренним барабанным ритмом древнего солнца, и биолог позволил себе повиснуть всем телом на окровавленных ремнях, связывавших его запястья, равнодушный к боли, так как все время терял сознание. У его ног у основания трона сверкала белизной груда человеческих костей: тонкие берцовые и бедренные кости, лопатки, похожие на мастерки, и мешанина ребер и грудных клеток — и даже два оскаленных черепа. Свет отражался на их голых макушках и мерцал в пустых глазницах, испускаемый из керосиновых фонарей, которые держали статуи, расставленные на площади вокруг трона. Танцоры образовали длинную волнистую линию и во главе со Стренджменом начали извиваться вокруг мраморных нимф. Получив короткую передышку, пока танцоры двигались по площади, Керанс откинулся на обитую бархатом спинку трона, судорожно попытавшись высвободить свои связанные запястья. Водоросли окутывали его шею и плечи, нависали на глаза с оловянной короны, которую капитан натянул ему на брови. Уже высохшие, водоросли издавали тяжелый запах. На краю помоста, возле кучи костей и пустых бутылок из-под рома, виднелась груда раковин, разорванных на куски морских звезд и другого мусора, которым его забрасывали, до того как отыскать мавзолей с костями.

В двадцати футах за ним возвышался темный корпус парохода, на палубе которого все еще горело несколько огней' Две ночи продолжалась оргия, — очевидно, Стренджмен решил совершенно измучить свой экипаж. Керанс пребывал в состоянии беспомощной полубессознательной задумчивости, его боль смягчалась ромом, насильно влитым ему в горло, это символизировало окончательное унижение, которому подвергался Нептун — владыка враждебного и пугающего моря. Затуманенное сознание застилало все, что он видел, мягким покровом кровавого цвета. Смутно он чувствовал боль в своих связанных запястьях и измученном теле, но сидел терпеливо, исполняя роль Нептуна, на которую его обрекли. Он принимал мусор и оскорбления, выплескиваемые на него экипажем, выражавшим тем самым свой страх и ненависть к морю. Какими бы ни были причины этого, Стренджмен все еще не хотел убивать его, и экипаж, ощущая эту нерешительность своего главаря, облекал оскорбления и пытки в форму гротескной и шумной веселой шутки, делая вид, что, укутывая его водорослями и забрасывая мусором, они поклоняются ему.

Цепь танцоров вновь приблизилась и образовала вокруг него поющий круг с капитаном в центре — он, очевидно, не хотел слишком близко подходить к Керансу, боясь, что окровавленные запястья и разбитое лицо заставят его осознать всю жестокость этого затянувшегося ужасного преступления.

Вперед вышел Великий Цезарь, его опухшее уродливое лицо теперь напоминало морду гиппопотама. Неуклюже подпрыгивая в ритме барабанного боя, он выбрал череп и берцовую кость из кучи у трона и начал выбивать дробь, барабаня по височным и затылочным долям. Несколько моряков присоединились к нему, и под треск берцовых, лучевых и локтевых костей начался безумный танец. Ослабев, еле различая угрюмые искаженные лица извивавшихся в футе или двух от него людей, Керанс ждал, пока танец прекратится, потом откинулся на спину и постарался защитить глаза от вспышек сигнальных ракет, на мгновение озарявших корабль и фасады окружавших его зданий. Это означало конец пиршества и начало новой работы. С криками капитан и Адмирал выбежали из беснующейся толпы. Телегу оттащили, гремя металлическими ободьями ее колес о булыжники, керосиновые светильники погасили. Через минуту площадь стала темной и пустой, лишь несколько костров шипя догорали среди раскиданных диванных подушек и брошенных барабанов. Их угасающий блеск время от времени отражался в позолоченных ручках трона и белых костях, валявшихся на земле.

Всю ночь, с небольшими промежутками, небольшие группы грабителей появлялись на площади, таща добычу: бронзовую статую, часть портика, затем грузили вещи на корабль и исчезали вновь, не обращая внимания на неподвижную фигуру, скорчившуюся в тени на троне. Почти все время биолог спал, невзирая на усталость и боль. Проснувшись от прохлады за несколько минут до рассвета, он позвал Беатрису. Он не видел ее с момента своего пленения после смерти Бодкина и был уверен, что Стренджмен закрыл ее на пароходе.

Наконец, после взрывающейся ночи с ее барабанным боем, огнями костров, вспышками сигнальных ракет, над затененной площадью поднялся рассвет. Через час центр бывшей лагуны и окружающие его улицы замерли в молчании, только отдаленный шум кондиционеров на пароходе напоминал Керансу, что он не один. Каким-то чудом он вынес предыдущий день, выжил, сидя на солнцепеке, в невыносимой жаре, защищенный только плащом из водорослей, спадающих с короны. Как выброшенный на берег Нептун, он смотрел из своего растительного шатра на ковер солнечного бриллиантового света, покрывший кости и гниющие отбросы. Однажды он услышал, что на палубе корабля открыли люк, и догадался, что капитан вышел из своей каюты, чтобы взглянуть на него. Через несколько минут на Керанса опрокинули ведро ледяной воды. Он лихорадочно хватал холодные капли, падавшие с водорослей в рот, как замерзшие жемчужины. Немедленно вслед за этим он впал в глубокое оцепенение, очнувшись только в сумерки, когда веселье началось вновь.

Капитан, подойдя к нему и критически осмотрев его, со странным выражением жалости пробормотал:

— Керанс, вы еще живы, как это вам удалось?

Это замечание поддерживало Керанса весь следующий день, когда полог полудня лежал на площади полосами нестерпимо яркого солнца, как пласты параллельных вселенных, сплавившихся в единое целое под действием невыносимой жары. Воздух обжигал его кожу как огнем. Он равнодушно смотрел на мраморные статуи и думал о Хардмане, двигавшемся сквозь столбы света на своем пути к солнцу и исчезнувшем среди сверкающего пепла. Та же сила, которая спасла тогда лейтенанта, проявила себя теперь и в Керансе, каким-то непостижимым путем преобразовав его метаболизм так, что он смог выдержать эту жару. За ним по-прежнему наблюдали с палубы. Однажды большая, трех футов длины, саламандра выползла из костей перед ним, и ее огромные зубы, похожие на обломок обсидиана, щелкнули, когда она почуяла запах человека; с палубы прогремел выстрел, и ящерица превратилась в окровавленную массу у его ног.

Как рептилии, неподвижно сидящие в солнечном свете, он терпеливо ждал конца дня.

И вновь Стренджмен, обнаружив его истощенным и оцепеневшим, но, несомненно, живым, казался пораженным. Нервная гримаса исказила его рот, он раздраженно взглянул на Великого Цезаря и экипаж, окруживший трон при свете факелов. Люди были не менее поражены, чем сам капитан.