Роберт Шекли - На суше и на море 1963

Оставив машину на привокзальной площади, пошли к кассе. Увы, у кассы не было Тщедушного. И вообще никого не было, кроме одинокой яркой девичьей фигурки, которую мы, по законам мужской солидарности, право же, не заметили. Пришлось отойти и справиться о приходе поезда. Да, поезд пришел уже с полчаса назад. Тщедушный тоже, видно, решил заставить нас подождать. И тут внезапная, страшная догадка заставила нас быстро переглянуться.

— Как фамилия почвоведа? — зловеще спросил я.

— Левченко, — уныло ответил Женя. — Левченко. Это может быть и Тщедушный, и Тщедушная…

Снова двинулись к кассе. На этот раз пестрая фигурка сама обратилась к нам.

— Простите, вы не из Черноземельской экспедиции?

— Допустим.

— Вы не за мной приехали? Я почвовед, Левченко. Ольга Левченко, с третьего курса биолого-почвенного. — И она с надеждой переводила взгляд с Женьки на меня и обратно. Видно, заждалась. Мы же, растерявшись, молча разглядывали незнакомку.

— Я сейчас, подождите, пожалуйста, — заговорила она быстро, боясь, наверное, что мы удерем. — Я сейчас, только возьму вещи.

С этими словами птичка упорхнула, а мы остались в каменной неподвижности около ее большого чемодана.

— Почвовед превзошел самые смелые ожидания, — обрел наконец дар речи Евгений, — ты заметил каблучки?

— Нет, я заметил кудри, — отвернулся я, — но, в общем, это одно и то же.

— Чемодан, — умилялся Женька, — нет, Борис, ты представь его среди кизяка и грязных ведер.

— А мы попробуем… — начал я, но в этот момент появилась Ольга с какими-то свертками и коробками.

Удивил нас и Вася. Вместо того чтобы оценить весь комизм положения, он вдруг осклабился, подскочил, схватил вещи, забросил их наверх и широким жестом распахнул кабину, приглашая девушку сесть. Мы с Женькой особенно ловко перемахнули через борт кузова. Ну что ж, это женское право выбирать место, пока дело не дошло до работы.

Однако через некоторое время машина остановилась, две тонкие ручки уцепились за борт, и наш новый почвовед оказался в кузове.

— Отсюда лучше видно, — как бы оправдываясь, сказала она, — и воздух свежее.

Сначала ехали молча, глядя в степь, бегущую на восток. Ветер трепал пеструю юбку и легкую косынку Ольги.

Наконец Женя нарушил молчание:

— Трудновато вам будет в поле, все эти каблучки и разные штучки…

— Да? — она оглядела себя и еле справилась с налетевшим порывом ветра.

— Конечно, — Женя набирался задора, — там ведь не город — надо сапоги, брюки, все, что полагается.

Видя растерянность Ольги, мы еще больше прониклись чувством собственного превосходства. Даже какое-то злое вдохновение осенило нас.

— Вы не забыли взять с собой веревку из женских волос? — спросил я озабоченно.

— Из женских? Зачем?

— А как же, от тарантулов, они не идут только через женские волосы, а иначе закусают, — с этими словами я самодовольно откинулся на ящике.

— Правда? А мне ничего не сказали…

— А про сайгаков тоже не сказали? — вступил в разговор Женя.

— Нет, а что?

— Ничего особенного, — снисходительно поучал Женька, гордо глядя по сторонам, — ночью они забираются в палатки, приходится завязывать вход.

— Это еще пустяки, — перехватил я эстафету, — вы не очень слушайте Женю. Самое страшное, конечно, степные удавы. Они могут задавить в кольцах даже коров, не только овец и людей.

Как это ни странно, Ольга верила. И это только разжигало в нас жажду врать дальше. Чего мы только ей не наговорили, сами даже потом забыли! Тут были и степные орлы, и одинокие разбойники, и много всякой другой чепухи. Устав наконец от дурацкой болтовни, мы замолчали и стали глядеть вперед на дорогу.

На знакомую дорогу перед Нарын-Худуком въехали уже затемно. Напуганную Ольгу снова усадили в кабину. Полосы света то и дело выхватывали из темноты каких-то смешных зверьков, и они, ослепленные лучами фар, несуразными прыжками убегали в сторону.

— Да это тушканчики, — догадался я.

Раза два вспугнули зайцев.

Когда поздно вечером приехали на базу, там все уже спали.

— Представляешь, — шептал мне на ухо Женя, — что будет завтра? Главное, придется умываться, вот ведь в чем дело.

Действительно, нам пришлось распрощаться с некоторыми вольностями, в том числе и небритыми лицами.

Елены Сергеевны мы не стеснялись. Поначалу хотели другого начальника, вроде Олега Николаевича, которому каждый хотел подражать, а потом привыкли и даже по-своему привязались к этой милой женщине. Пожалуй, мы были немного свиньями перед ней. Мне это пришло в голову после появления в отряде Ольги. Впрочем, когда Оля надела новую ковбойку и брюки и подобрала волосы, положение в отряде несколько урегулировалось. Мы сразу стали говорить ей «ты».

Северный отряд выехал вместе с нами на смежный участок. Мы были рады побыть вместе с ребятами другого отряда, обменяться впечатлениями, посмотреть их материалы. Ольга держалась больше с «северянами», работая с их почвоведом Валей Гусевым. Часто они даже спорили у почвенного разреза, призывая в качестве арбитров наших начальников. Самым приятным в совместном путешествии нам представлялось то, что после окончания работ на смежном участке предполагалось сделать заезд на Бэровские бугры. Наконец-то близка к осуществлению давняя Женькина мечта.

…Бэровские бугры возникли перед нами, вернее, под нами совсем обыденно и незаметно. Просто мы стали забираться на высокий пологий склон. После ровнейшей степи это показалось все же необычным. На самой возвышенной точке остановили обе машины. Это и был наш первый Бэровский бугор. Казалось, по степи шел огромный вал, да так и застыл, оброс степными травами, запестрел поверху пятнами солонцов. И стоят так эти валы тысячелетиями. Вся степь с них видна. Простор необозримый.

Я стоял на вершине первого бугра, когда услышал, что внизу, на склоне, кто-то разговаривал. Сначала доносились отдельные слова, затем отголоски разгоравшегося спора. Невольно я стал прислушиваться. Один голос принадлежал Жене.

— Ну как может сложиться такая толща путем размыва? — говорил он кому-то. — Это же настоящее эоловое образование! Только ветром могло надуть такие бугры, и, смотри, все они вытянуты в строго широтном направлении.

— Ну нет, — возражал другой голос, по-видимому, это был геоморфолог «северян», — далеко не все бугры расположены в направлении преобладающих ветров. Здесь типичные эрозионные формы, а не эоловые. Вспомни теорию Бэра о береговых валах. Он считает, что эти бугры образовались в результате размыва дельты Волги. Ребята окликнули Олега Николаевича, прося разрешить их спор.

— Это очень сложный вопрос, — начал он, — тем более, что и среди ученых нет единого мнения о происхождении Боровских бугров. Самое замечательное в них, конечно, своеобразный, уникальный рельеф и строго определенная широтная ориентация. Нигде больше нет такого рельефа. Для того чтобы яснее представить себе картину территории, занятой этими буграми, я вам прочту, что о них написал географ Федорович, работавший здесь перед Отечественной войной.