Роберт Шекли - На суше и на море 1963

Как радостно сознавать, что и крупица нашего труда вольется в общий труд по преобразованию пустынного Прикаспия!

В тот памятный день неудачи начались с самого утра. Пригорела каша. Кончился сахар. Женя обжег язык горячим чаем. В полдень на очередной станции Вася Суров выпал из кабины. Мы решили, что он балуется, хоть это и не было на него похоже. Но он не баловался.

— Ох, братцы, — простонал Вася, — вздохнуть не могу, двинуться не могу.

Мы растерянно стояли вокруг, не зная чем помочь. Потом очень осторожно подняли его на спальном мешке в кузов и уложили — авось отлежится.

Оставив женщин около больного, мы решили пройти посмотреть привлекшее наше внимание большое темное пятно в стороне от дороги. Шли, подтрунивали над истлевшими от пота и солнца ковбойками, сквозь дыры которых просвечивали черные от загара спины. Никакие старания уже не могли придать нам приличного вида.

— Елена Сергеевна говорит, что по традиции такое тряпье надо закапывать, — говорил Сергей.

— Вот мы тебя и закопаем, — заключил Женя, у которого дыр в одежде было больше, чем у всех нас. И тут же продекламировал:

Неожиданно Сергей закончил:

Все рассмеялись. Мы с Женей пошли быстрее. Пятно было уже близко.

— А Оля сидела в кабине с Олегом Николаевичем, — заявил Женя, наверно в ответ своим мыслям. — Конечно, он красивый, умный. Не знаешь, он не женат?

— Нет, это не солончак, — мне не хотелось продолжать этот разговор. — Смотри, здесь просто заросли бурьяна.

Евгений начал ворчать, что ради этого бурьяна, которого везде под Москвой полно, не стоило тащиться в такую даль, что он сейчас пойдет назад. А я ему сказал, что это место поинтереснее солончака, что под Москвой бурьяна, конечно, много, а вот здесь мы его никогда не видели. Да и к тому же обыкновенная лебеда в рост человека!

Рассматривая необычайный участок сорняков, я почувствовал запах гари, оглянулся и… онемел. Растения выпали из рук. Ребята тоже молча смотрели в степь. Слева от нас горело. Широкое желтое пламя, клубясь дымом, двигалось в нашу сторону. Раньше мы наблюдали, как выжигают старые тростники на озерах. Они горят долго, скорее тлеют. Над ними педелями стоит густой удушливый дым. Здесь огонь шел языками, широким фронтом. Передовое пламя быстро бежало, гонимое ветром. Сухие травы чернели и мгновенно вспыхивали. Оставалась черная дымящаяся земля. Передний клин огня отрезал путь к машине.

Мысль об опасности, грозившей оставшимся у машины, пришла всем нам одновременно. Не сговариваясь, бросились в сторону лагеря. Но перед нами выросла стена огня. Рванулись вправо, чтобы обойти огонь спереди. Тоже поздно. Второй эшелон огня успел отрезать нас от машины. На какой-то миг сквозь разрывы в пламени появилась далекая черная точка. Показалось даже, что около нее бегают две маленькие фигурки. Слева уже подходило пламя. Раздумывать было нечего. Или назад, или вперед — через огонь! Но ведь наш девиз был только вперед. Набросив рубаху на голову, я дикими прыжками помчался наперерез огню. Ноги обожгло.

Когда едкий дым поредел, я скинул прожженную ковбойку. Все кругом дымилось, дым резал глаза, в горле першило. Уходящие языки пламени еще плясали на страшной черной равнине. Ребята стояли рядом. Значит, тоже бежали за мной. И вдруг впереди, на том месте, где был наш лагерь, взметнулся вверх огромный столб пламени.

Бочка взорвалась… Все кончено… За пеленой дыма еще разлетались снопы искр и огненные вихри.

Мы побрели вперед среди хрупкой золы и горячих искр. Спешить уже было некуда. Огонь уходил. Выжженная степь дымилась сухо и горько.

А что, если там еще нуждаются в помощи? Мы пошли быстрее.

Не веря своим глазам, я вдруг увидел машину. Не мираж ли? Остановился, протирая глаза.

— Женька! — заорал я.

Мы побежали все вместе, взметая вихри пепла. Подлетели этаким дурацким табунком, ничего не понимая, но ужасно счастливые. Я так и держал в руках остатки обгоревшей ковбойки. Женька не защитил голову, и его прическа напоминала топорщившийся репей.

Все трое были живы. Машина цела. Это было поистине чудо, ведь огонь прошел через это место. Мы усадили женщин на брезент, расселись вокруг и по крайней мере трижды заставили их рассказать все по порядку.

Когда они увидели огонь, уезжать было уже поздно, тем более, что Вася ничем не мог помочь, кроме советов. И тут Елена Сергеевна вспомнила рассказ Олега Николаевича о том, как однажды чабан спас большую отару овец от верной гибели в огне очень простым и, собственно, единственным способом (опять Олег Николаевич!). Чабан подпалил степь впереди себя и перегнал овец на выгоревший участок. Когда через несколько секунд подошел огонь, гореть уже было нечему, и он обошел их.

Этот маневр и был геройски повторен сегодня. Елена Сергеевна впервые в жизни своими руками подожгла степь.

— И ведь как назло никак не загоралась, пришлось бежать к машине и мочить тряпку в бензине, тогда пошло.

Невозможно представить, как две женщины сумели откатить на несколько метров тяжелый грузовик. К счастью, здесь оказалось почти незаметное понижение, облегчившее дело. Перед лицом страшной опасности сил, должно быть, — прибавилось.

— Что же это так ярко вспыхнуло и долго потом горело? Мы уж подумали, не машина ли это…

— Это скирда. Сначала она, видно, тлела внутри, потом из нее сразу вырвался огонь, весь верх взлетел и рассыпался искрами. Ну, а что вы там нашли?

— Ерунду. Заросли бурьянов. — Мы уж давно забыли про экскурсию.

— А-а, — протянула Елена Сергеевна, — это, наверно, остожье, место бывшего стога или скирды. Под ними после уборки сена обычно разрастаются сорняки.

Уж как мы добрались до Нарын-Худука, трудно передать. Мы с Женькой долго колдовали в кабине, а Сергей сверху передавал инструктивные указания Василия. Кое-что мы умели делать с машиной, но никогда еще самостоятельно не водили ее.

С грехом пополам удалялись мы на север все дальше и дальше от страшного пожарища.

Правда, огонь отрезал нас и от злополучного белого пятна. Не хотелось думать о нем, но невольно мысли то и дело сами собой устремлялись назад. Неужели мы сорвем окончание работ? Не закончим в срок? Беспокойство охватило всех, хотя мы и молчали. А что говорить? Выход пока был только один — возвращаться на базу.

В Нарын-Худуке чувствовалась осень. Огромные бурые перекати-поле лениво блуждали по улице, скоплялись у стен домов. Тамарикс потемнел, пышные кисти цветов сменились невзрачными плодами. По утрам на песке лежал иней.