Роберт Шекли - На суше и на море 1963

Но это не принесло им ничего хорошего.

В течение последующего десятилетия жизнь игальмиутов стала связана с понятиями смерть и несчастья.

Но более ужасным, чем смерть, были непонятные превратности судьбы, которым подвергались они в эти годы. В 1950 году вся группа была переселена полицией с озера Эннадей на озеро Ныоэлтин, где их должны были устроить рыбаками у торговой фирмы. На самолете их перевезли на новое место, поместив в незнакомые условия жизни. Они не понимали цели переселения и не имели ни малейшего желания ехать. Когда же они прибыли на озеро Ныоэлтин, то работы там не нашлось. В конце концов они сами отправились назад в родные места на Эннадей через белые равнины. Часть их погибла во время возвращения.

Даже те белые люди, которые имели хорошие намерения по отношению к игальмиутам, стали невольными их врагами. В 1949 году у озера Эннадей была установлена военная радиостанция, и солдаты очень привязались к эскимосам. Когда у игальмиутов возникали эпидемии, солдаты оказывали им помощь, спасая много жизней, но к 1955 году игальмиуты значительно отвыкли от своего исконного занятия — охоты на оленей. Вместо этого их приучили толкаться около радиостанции, чтобы получать недельный паек муки, лярда и чая.

А еще через два года люди потеряли не только чувство физического единства со своей землей, но и гордость, и уверенность, и надежду. Их лишили того оружия, с помощью которого можно было бы оказать сопротивление последнему беспощадному удару судьбы, обрушившемуся на них в тот год.

В мае 1957 года в игальмиутские поселения прилетела полиция в сопровождении представителя Департамента по делам Севера и произвела переселение людей. Одиннадцать уцелевших семей были погружены в самолеты. Позади оставались нарты, каяки, умершие родственники, родная земля. Их отвезли на сотню миль к востоку, на озеро Хеник. Там им сказали, что они должны жить на новом месте, обещая обеспеченную жизнь и свободу от страха перед белым призраком смерти — зимы.

Народ Кикик оторвали от его родных равнин и переселили в страну больших холмов, к склонам которых льнули аванпосты лесов. Новое место не освободило игальмиутов от страха, скорее всего оно возродило старые страхи. С незапамятных времен они избегали холмистую местность, так как, по их понятиям, там жили злые духи.

Им оставили месячный запас муки и лярда, но вскоре люди поняли, что попали в суровый и голодный край. Нелегко было и обратиться за помощью к соседнему белому человеку. Ближайший пост находился в Падлей, в пятидесяти милях к северо-востоку. И хотя это расстояние не велико для человека с хорошей упряжкой собак, оно может превратиться в дорогу без конца для голодающей семьи, идущей пешком в зимнюю пору. А одиннадцать семей на озере Хеник не имели собак, так как те погибли от голода в предыдущем году.

В середине лета того же года в новое поселение пришел голод. И впервые за всю свою историю игальмиуты унизились до «кражи». Три человека взяли продукты из склада, оставленного геологоразведочной экспедицией. А вскоре после этого прилетел полицейский самолет забрать этих троих от семей, которые полностью зависели от них.

Тем не менее Кикик и ее народ не были совсем забыты. В сентябре правительство прислало к игальмиутам белого охотника, чтобы помочь настрелять необходимое количество оленей и запастись мясом на зиму. За месяц ему и игальмиутам-охотникам удалось убить пятнадцать оленей — этого мяса хватило только на две недели. После своего возвращения на Большую землю охотник сообщил властям о неудачной охоте и о том, что у людей недостаточный запас пищи для зимовки. Поэтому все то, что произошло, нельзя объяснить неведением властей. В самом деле, полиция заявила поздней осенью, что пошлет на озеро Хеник патруль, с целью убедиться, все ли там в порядке, но патруль не был послан. Молчание, подобное тому, которое окружало игальмиутов на озере Эннадей, пришло и на озеро Хеник: с октября 1957 года до середины февраля 1958 года ничто не нарушало его извне.

В эти месяцы люди, которых так жестоко преследовали несчастья в течение двух десятилетий, встречали холодную зиму с отчаянием и с угасающей надеждой на какое-либо будущее. И именно в эти месяцы Кикик предприняла последнюю попытку, которая привела ее к тому апрельскому утру, когда человек громким голосом сказал ей непонятные слова: «Вы Кикик номер Е 1—472 с озера Хеник обвиняетесь в убийстве Утека… Что вы можете сказать по поводу этого обвинения?»

Когда осенью Хеник побелел от снега, на его берегу находились голодавшие люди, у которых было мало ружей и недоставало патронов, чтобы заготовить впрок оленины и избежать голода. Они ожидали длинные зимние месяцы с недобрым предчувствием, и все же боролись против того, что казалось предопределено самой судьбой. Мужчины время от времени преодолевали длинный путь в Падлей, где они обменивали меха на продукты. Но иссякали последние силы, не хватало времени на расстановку ловушек. В поселениях у озера они ловили рыбу днем и даже ночью, но рыбы было мало. С каждым месяцем становилось холоднее и темнее, усиливался голод. Кончился год. Январь не принес облегчения. Наступил февраль.

Во время длинной ночи 7 февраля задул сильный ветер, родившийся на полярном льду. Он прошел пятьсот миль равнинной тундры, чтобы сорвать податливый снег со скалистых утесов Хеник-озера и послать снежных дьяволов, закружить их в шаманьей пляске по льду. Гонимый ветром, снег хлестал темноту, как порыв песка, до тех пор, пока все живое не попряталось. Ничто не бежало, не ползло и не летело через гребни холмов, через замерзшие болота и безликие спрятанные озера.

И все же там была жизнь, невидимая из-за вьюги. На берегу узкого залива стояли две снежные хижины. Внутри них люди прислушивались к голосу ветра. На заре низкий рев его сменился высоким, тонким воем, который впивался в мозг, как игла в тело.

В меньшем из двух домов (он состоял из снежных стен, прикрытых сверху куском брезента) находилось пять человек. На ложе из утрамбованного снега лежало окоченевшее тело маленького Игяки. Два дня назад мороз и голод оборвали его жизнь, превратив в высохшую мумию.

Рядом с ним лежали сестры: Калак, родившаяся глухонемой в голодную зиму десять лет назад, и маленькая Куяк, которой было семь лет. Обе девочки лежали, обняв друг друга, укутанные единственной оставшейся оленьей полостью. Они были совсем голые, если не считать лохмотьев хлопчатобумажных сорочек. Не было больше одежды, чтобы прикрыть их, нечем было закрыть мертвого ребенка, лежавшего рядом, так как все шкуры были давно съедены, ведь и их принесли в жертву голоду.