Роберт Шекли - На суше и на море 1963

Эта яма должна стать могилой для всех них. Они не имели права жить, не имели права надеяться на жизнь. И все же, когда пришел медленный рассвет, Кикик заставила себя подняться. Она посмотрела в сторону Падлей: нужно идти.

Для Кикик наступил самый страшный момент в ее жизни. Она знала, что они не могут идти все. Она больше не надеялась спасти их всех. И вот в сумеречном свете она пришла к самому ужасному из всех решений.

Спокойно она разбудила крепко спавших Карлака и Айлуак и твердо заставила подняться. Затем она осторожно натянула оленью шкуру на двух маленьких девочек, которые продолжали спать, положила несколько шестов поверх ямы и заложила ее сверху снегом.

Рано утром 16 февраля по мертвой поверхности снежной пустыни двигались, точно пьяные, три фигуры… а позади них остались спать дети.

16 февраля вернулся назад полицейский самолет. В Падлей он попал лишь днем, только тогда и начались поиски.

Участники поисков сначала направились к походному иглу Яха и без труда нашли его, так как Яха дал подробные объяснения. Иглу было пустым. Самолет снова поднялся в воздух. Смеркалось. Люди на борту напрягали зрение, пытаясь уловить какое-нибудь движение на снегу. Но никого не было видно. Уже почти совсем стемнело, когда они возвращались в Падлей, и по предложению Войси самолет несколько отклонился от курса, чтобы пройти над заброшенной охотничьей хижиной. И вдруг у дверей хижины они заметили человеческую фигурку, ее руки были подняты вверх в отчаянном жесте мольбы.

Кикик смотрела, как самолет, делая круг, идет на посадку, и поразительное мужество и упорство этой женщины начали покидать ее. Когда самолет приземлился, люди бросились к ней, засыпали вопросами, она смотрела на них и молчала. Ничего не осталось в ней, кроме пустоты и апатии небытия.

Вопросов было много, и они не терпели отлагательства. Стало уже темно: самолет больше не мог оставаться. Где ее дети? Трое из них были в развалившейся хижине. Где же еще двое? Рассудок покинул ее, и она ничего не. могла объяснить. Но затем где-то в глубине души родилось чувство волнения. Та, которая бесстрашно прошла сквозь вечность путешествия, теперь вдруг почувствовала страх. Она испугалась своих спасителей и сказала неправду. Думая, что Аннаката и Неша должны быть в любом случае мертвы, она сказала полиции, что они умерли.

Четверо спасенных были спешно отправлены в Падлей, где остался констебль с приказом отправиться на следующий день на собаках и привезти тела девочек.

Констебль выполнил указание. Поздно 17 февраля он добрался до маленького снежного холмика, под которым лежали Неша и Аннаката. Эскимосский проводник, сопровождавший его, в ужасе остановился, когда, они подошли к могиле, так как он услышал глухой детский голос. Констебль раскидал снег и увидел детей. Аннаката была жива, спрятанная от убийственного холода в своем снежном склепе. Но Неша умерла.

Итак, долгое испытание, выпавшее на долю этих людей, кончилось как для живых, так и для мертвых, кроме Кикик. Ее испытание только началось.

Полет в Эскимо-Пойнт перекинул мост через последнюю пропасть между ее и нашим временем. За один день она перестала быть женщиной, которой она была. Ее посадили в маленькое иглу под строгий арест. Она стала женщиной нашего мира, которой было суждено жить или умереть в зависимости от закона. Необыкновенная сила духа, проявленная ею, агония страданий, которую она добровольно приняла, когда оставила Нешу и Аннакату, великолепие ее отрицания смерти — все это свели к тому, что Кикик убила человека, что Кикик умышленно бросила детей в снегу. Итак, Кикик должна ответить за свои преступления.

Долгие недели она оставалась узницей в Эскимо-Пойнте. У нее отобрали детей, а сама она подвергалась бесконечным допросам. Ей даже не сообщили, что спасена Аннаката, пока полиция не соблаговолила в своих собственных целях поставить ее об этом в известность, чтобы добиться ее признания. Она вынесла два предварительных разбора дела мировыми судьями. Ее тщательно допрашивал очень компетентный следователь, специально прилетевший из Йеллоунайф. Но зато не дали адвоката, который мог бы помочь ей. Было решено, что ее будут судить по двойному обвинению: в убийстве и преднамеренном преступном оставлении детей.

Она не понимала, что ожидает ее. Она только знала, что ее жизнь продолжает оставаться в опасности, но она терпела. Та, которая уже так много перенесла, могла еще терпеть. В середине апреля ее отвезли в Ранкин-Инлет на суд.

Далее, впервые в этой страшной хронике возникает некоторое отрицание того факта, что жестокость человека к человеку — это его вторая натура. Кикик судил судья, который понимал характер пропасти, отделявшей ее от нас, который знал, что справедливость порой может быть ужасно несправедливой. В своей речи к присяжным он в сущности дал им указание оправдать Кикик. И к чести шахтеров, которые держали жизнь женщины в своих грубых рабочих руках, они оправдали ее не только в убийстве Утека, но также и в «преступной халатности», причиной которой была смерть Неши.

На шестнадцатый день апреля 1958 года нашего цивилизованного века кончились страдания Кикик.

В девять часов вечера в ярко освещенном импровизированном зале суда судья посмотрел на женщину, которая сидела, все еще улыбаясь, все еще не понимая, и мягко сказал: «Ты не виновна, Кикик. Понимаешь?»

Но, к большому разочарованию этого доброго человека, она ничего не понимала и лишь чувствовала угрозу, куда более страшную в своей непостижимости, чем все пережитое ею в оставшиеся позади месяцы.

Затем к ней подошел белый человек, который был большим другом эскимосов, и повел ее из комнаты. Он привел ее в соседнюю кухню и дал чашку чаю» Склонившись над Кикик и глядя ей в глаза, он сказал на ее родном языке? «Кикик, слушай, теперь все это кончилось, все прошло».

И тогда наконец дрогнула застывшая улыбка. Черные глаза медленно повернулись к окну и глянули в свободную даль.

Очерк

Заставка A. Семенцова-Огиевского

Фотографии автора

Гигантская рыбина — Сахалин — плывет на север. Широко распахнутая пасть — Сахалинский залив — цедит воду почти на широте Шантарских островов, острый и длинный спинной плавник полуостров Терпения режет волны южной части Охотского моря, а хвост — полуострова Крильон и Анива плещется у самых берегов Хоккайдо.