Сергей Барк - Трансформер [СИ]

«Зачем он звонит? Для чего? Он все уже дал понять».

Мобильник продолжал попискивать.

— Марк, ты поднимешь наконец трубку или это сделать мне? — раздался из коридора голос папы, проходившего мимо приоткрытой двери.

Омега схватил телефон, едва справляясь с водоворотом чувств, вмиг захлестнувших голову.

«Черт с тобой, альфа.»

— Алло.

— Привет.

Марк попытался сглотнуть, но в горле неожиданно пересохло.

— Привет.

— Ты давно не звонил.

— Зачем? — резче, чем собирался, ответил Марк.

«Он что, издевается?»

— Например, чтобы поздравить меня с днем рожденья.

— Я не знал, — выпалил Марк слишком поспешно, выдавая себя с головой.

— Понятно… А что с твоими оценками?

«Нажаловались, значит.»

— Все нормально.

— А вот твои учителя говорят, что нет.

Ответить на это было нечего. Родион продолжил:

— Если ты не подтянешь предметы, то в университете тебе нечего будет делать. Соответственно, ты не сможешь находиться при мне и выполнять свои непосредственные обязанности…

На глаза омеге навернулись слезы, он закусил губу, чтобы не разрыдаться.

— …тогда зачем мы тратим столько времени? Если тебя устраивает твоя жизнь, то скажи прямо и закончим на этом.

— Меня не устраивает моя жизнь! — сорвался Марк на крик словно вскипевший чайник. — И я трачу много времени, стараясь отвечать твоим ожиданиям! — Накопленная забродившая энергия выплескивалась хаосом злости, обиды, неоправдавшихся желаний. — А находиться я при тебе и так не могу! Тебя нет в школе! Нет дома! И ты не позвал меня на этот чертов праздник… хотя бы просто… так…

От слез, бесконтрольно стекавших по щекам, началась икота. Нечем было дышать. Пальцы свело на зажатой в хватку пластмассе.

— Я сейчас заеду.

И гудки.

Упав на кровать, лицом в подушку, Марк взвыл. Рассержено, горько, с надрывом.

Еще две минуты он позволял себе задыхаться.

Дверь осторожно скрипнула.

— Марк, — совсем тихо.

— Папа! — Александр Иванович понял и, шагнув обратно, прикрыл дверь.

Тяжело втянув столько воздуха, сколько позволили легкие, Марк поднялся. Его пошатывало, а окружающее пространство никак не желало останавливаться. Еле ковыляя, держась за стены, он пошел в ванную приводить себя в порядок.

Наспех одевшись и причесавшись, Марк спешно поправил покрывало на кровати и сел, выставив руки вперед и вбирая коленные чашечки в ладони. Его немного трясло, а в распухших покрасневших глазах горел нездоровый огонь.

Что он наговорил Родиону?

Теперь он…

Теперь его…

Дрожь не желала униматься. Минуты тянулись неимоверно долго, пока не раздался дверной звонок.

Омега подскочил, отчего-то схватив себя за руку, впиваясь коротко остриженными ногтями куда-то выше запястья. Желание бежать от альфы и не убегать, разрывало на части, припечатав к месту намертво.

В заложенных, словно водой, ушах слышался глухой разговор.

Дверь открыл папа. О чем они разговаривали, было не слышно. И очень страшно. Наверное, сейчас Родион извиняется перед родителями и забирает свое предложение о свободе обратно, говорит что сильно ошибся и уходит…

«Уходит?»

Разговор затих.

Хлопнула входная дверь.

Вот и все.

Горло сдавило. Ногти впивались все глубже в кожу, но боли Марк не чувствовал.

Потяжелел воздух, дрогнул под ногами пол. Окружающие предметы поплыли: рисунок на настенном ковре размылся, теряя симметричность; вот вязкая капля тяжело плюхнулась на пол; стул неуклюже сложился под собственной тяжестью, будто придавленный невидимой плитой; всколыхнувшись, кровать пошла буграми волн; протяжно скрипнули длинные щепы шкафа, ребрясь гармошкой.

Марк медленно застывал на месте. Твердое прозрачное стекло обтекало тело, превращаясь в недвижимую хрустальную массу, консервируя омегу словно букашку в огненном янтаре.

И Марк не мог это остановить. Не хотел. Зачем?

Никому вокруг не нужна его никчемная жизнь. Так зачем она ему самому? Вечно мечтать о счастье? О радости? О Родионе?

«Не хочу.»

Стекло мягко скрипнуло, затягивая маленькое тело мертвой хваткой в центр, пряча от всех тревог мира.

Дверь приоткрылась.

На пороге стоял Родион. Его губы дрогнули, произнося что-то.

Альфа нахмурился, глядя на странную позу Марка, глядящего на него невидящими, безумными глазами. Хотел сделать шаг. И наткнулся на сплошную стену кристально прозрачного стекла.

Неверяще оглядевшись, он увидел деформированную комнату, словно картина Дали, вырвавшись из рамы, захлестнула пространство вокруг.

Родион ощупал стекло и наконец понял, в чем дело!

Марк увидел изменившееся непонятной гримасой лицо. Кажется, Родион что-то кричал.

Альфа оскалил зубы. Удары посыпались на стеклянную стену. Только она была неприступна.

Так же, как и страх омеги потерять единственное солнце в темной обескровленной вселенной собственного проклятия. Как же оно жгло изнутри, образуя бездонную черную дыру, что не знает пощады и слабости.

«Почему так кричит Родион?»

Родион? Разве он не ушел?

«Что он кричит?»

Марк так отчаянно желал знать, что за слова срываются с любимых губ снова и снова… Его сознание потянулось к альфе и прозрачное стекло стало его частью, его продолжением, его мыслью, его телом, его ушами, его…

— Марк!

«Он зовет меня?»

— Марк! Слышишь? Прекрати это немедленно!!!

Почему он так зол? Отчего его лицо так серьезно? Ему плохо? Желваки на любимом лице дрогнули, беспомощность и непонимание исказили прекрасные черты.

Мое прекрасное наваждение…

— Марк, прошу тебя… прекрати это… вернись…

Марк очнулся.

Альфа никуда не ушел. Он все еще здесь. У его комнаты. Зовет его.

За его плечом родители. Папа рыдает, а отец раз за разом впечатывает окровавленный кулак в неуязвимую стену стекла.

Омега сглотнул, стряхнул оцепенение.

Хрустальная масса лопнула мириадами крошечных трещин в один единственный миг. Хрустнула. Разлетелась вдребезги, но ни один осколок не навредил близким людям или ему самому, потому что уже в следующий миг кристаллы снова превратились в воздух.

Марк вдохнул.

Запах клубники ударил в нос, когда Родион впечатал в себя омегу.

Захлебываясь головокружительным запахом, Марк вцепился тонкими пальцами в мягкий свитер.

— Марк, — раздался над ухом голос папы, — все хорошо, милый. Отпусти Родиона.

Но омеге этого совсем не хотелось. Он не сомневался ни секунды, что как только разожмет руки, альфа уйдет. И уже навсегда. То, что он устроил, чуть не убило его самого, а значит, он не может себя контролировать.

О какой защите могла идти речь, если он не в состоянии справиться с собственными эмоциями? А если он однажды причинит боль окружающим? Ранит Родиона?