Сергей Барк - Трансформер [СИ]

— Родион, а можно я тебя попрошу, но если тебе не понравится, то не обижайся на меня, а просто откажи, хорошо?

— Обижаться на тебя? — повеселел Родион. — Давай, удиви меня своей страшной просьбой.

— А можно и мне завтра навестить Станислава Викторовича?

Ему отчаянно хотелось «познакомиться» со сказочным пиратом и к тому же узнать о Родионе немного больше.

— Конечно, — Родион привлек обожаемого мальчика к себе на грудь. — Я буду только рад. Что бы ни говорили врачи, мой папа верит.

Но Марк разглядел в его глазах еще одну надежду.

Из воспоминаний Валентина Сокольникова:

…Неделя вымотала меня вконец. Благотворительный фонд отца съедает львиную долю моего личного времени. Давно нужно было озаботиться помощником, иначе очередное воскресенье просплю, как последний трутень до полудня.

Машина замерла, дверь услужливо распахнулась. Благодарю легким кивком головы, параллельно оглядываясь. Юсуповы только что скрылись в широком проходе театра.

— Валя! — из машины позади выпархивает Рома. Мистер Беззаботность сияет светло-голубым костюмом и открытой улыбкой. — Привет! — целуемся.

— Сколько раз я говорил тебе про подходящие наряды для посещения театра? Скажи честно, ты хотя бы раз меня слушал?

— Конечно, слушал, — насупился омега. — Только не всем идет черный, как тебе. Я в нем смотрюсь как приболевший упырь, а ты — как селебрити на «Оскаре».

— Неужели так вульгарно? И сколько раз я тебе говорил, что использование иностранных слов это показатель невежественности и попустительского отношения к родному языку.

— Ой, Валь, ну хватит уже, — Ромка подхватил меня под локоть и ринулся к сияющему золотым светом входу.

Лошадку пришлось осадить — неприлично двум уважающим себя омегам нестись как на пожар, поэтому мы чинно и достойно вплыли в освещенное огнями фойе. Вежливо поприветствовав знакомых, прошли мимо рояля, к широкой низкой лестнице.

— Смотри, сколько цветов!

— Тише, — будучи младше меня всего на два года, Роман иногда напоминал мне четырнадцатилетнего омежку, впервые вышедшего в свет. Хотя разве он виноват, что кто-то явно переборщил с цветами?

Повсюду были розы.

Тяжелые бордовые бутоны на длинных ножках, гордо поддерживаемые огромными вазами, разукрасили белоснежный мрамор с бледно-горчичной облицовкой, составляющий основу палитры драмтеатра.

Я заметил цветы еще на крыльце, но не придал значения. Однако, чем дальше мы двигались, тем навязчивее проявлялась декорация: цветы вдоль лестниц, на стенах, на невысоких пьедесталах, обычно занимаемых бюстами великих драматургов прошлого, на подоконниках!

— Как красиво! — не выдержал завороженный Роман.

Сладкий запах цветов пропитывал пространство, одурманивал, душил.

— Кто-то явно никогда не слышал выражение «все хорошо в меру». Добрый вечер, Степан Анатольевич, — мы проходили мимо председателя Союза художников.

— Добрый вечер, Валентин, Роман. Прекрасный вечер.

— Бесспорно. «Вишневый сад» — один из моих любимых спектаклей. Как поживает ваш достопочтенный супруг?

— Замечательно, спасибо. Ожидаем малыша уже в следующем месяце.

— Отличные новости. Желаю ему и вашему супругу крепкого здоровья.

— Вы, как всегда, сама учтивость, Валентин.

— Не заставляйте меня краснеть из-за обычной вежливости.

— А вы, Валентин, не скромничайте, — пожилой альфа подмигнул. — И представьте же поскорее нам своего избранника… А может, эти цветы для вас?

— Почему вы так решили?

— Не знаю ни одного более достойного миллиона роз омеги. Кроме вас, Роман, конечно, — склонил голову альфа.

— Миллион роз?! — друг не поверил своим ушам.

— По крайней мере, так мне сказал Аскольд Суренович.

— Что ж, словам директора мы можем верить.

— Но кто это? И для кого? — еле сдерживал себя Роман, заставляя меня скривиться от слишком эмоциональной реакции и невозможности приструнить омегу при Степане Анатольевиче.

— Одна птичка шепнула мне, что это подарок от Станислава Сокольникова.

— Сокольникова? Это какой-то бизнесмен, если я не ошибаюсь.

— Сокольников?! О, боже! Значит, он будет здесь?!

Я не выдержал и наступил другу на носок туфельки. Лучше куплю ему новые, чем дальше буду краснеть из-за отсутствия элементарных манер.

— Вероятно, — альфа лишь улыбнулся на несдержанность друга. — Кажется, он собирается кого-то покорить.

— Но кого? — выдохнул Роман, весь обратившись в слух.

— Это большой секрет, конечно. Но такому достойному молодому человеку как вы, Роман, я скажу. Цветы для Евгения Дунмарова.

— Он же актер и играет сегодня!

— Вы абсолютно правы, мой милый друг.

— Как ему повезло, — с плохо скрываемой завистью прошипел Роман.

— В чем же? — не удержался я.

— Но это же Сокольников, Валентин!

— И?

— Иногда мне кажется, что ты живешь на другой планете!

«Мне тоже», — но вслух я ничего не сказал.

— Станислав Сокольников — мечта. Сказочно богат, божественно красив и невероятно непредсказуем! В газетах только и пишут о его безумных выходках! Для него нет ничего невозможного! Он может все!

— А вы не лишены поэтического таланта и свойственного молодежи энтузиазма, Роман, — хохотнул альфа, скользнув по моему лицу.

«На что он намекает?»

— Когда речь заходит о сильном поле, Роман еще и не так может удивить.

— Зря вы надо мной смеетесь, — насупился Роман, считая что над ним снова посмеиваются за легкомыслие, в чем, кстати, был абсолютно прав. Но старость не могла злорадствовать над молодостью, а Валентин это Валентин. — Лично я с ним собираюсь познакомиться, если будет такая возможность.

— Желаю удачи, мой друг.

Прозвенел второй звонок.

— Пора торопиться. Нехорошо заставлять актеров ждать, — и вежливо откланявшись, альфа удалился.

— Идем, — поторопил я сорвиголову.

«Знакомиться он собрался!»

С нами поздоровались при входе в ложу.

— Это еще что такое? — возмущению моему не было границ.

— Что-то не так? — обеспокоенный капельдинер вошел в ложу следом за нами.

— Здесь розы?

— Да, — растерялся молодой бета.

Сцепив зубы и выдохнув, я постарался быть как можно вежливее:

— Уберите, будьте добры.

— Но… — потянул в растерянности парень.

— Быстрее… пожалуйста.

— Конечно. Через минуту их здесь не будет.

— Валь, может оставим?

Одного моего взгляда ему хватило, чтобы понять, что нет, не оставим.

— И с балкона тоже, — добавил я вслед бете.

К третьему звонку цветы были убраны, но приторный дурман мертвых роз забивал легкие так крепко, словно кто-то сунул мне букет под нос.

«Чертов нувориш», — клял я про себя Сокольникова, оглядывая ломившиеся от тяжести букетов балконы. Цветы были повсюду, мешая публике, но никто, кажется, не выказывал недовольства.