Сергей Барк - Трансформер [СИ]

Затем поднялся, замер на секунду, давая посеревшему от злости сопернику ответить, но так и не дождавшись реакции, пошел к двери.

— Жду документы Трифонова утром!

— Непременно, — не оборачиваясь, бросил альфа и шагнул прочь.

Сделав от двери несколько шагов, он услышал как в стену ударилось стекло, звонко дзинькнув и разлетаясь на осколки. Родион только хмыкнул, направляясь в кабинет полиции в главном корпусе. Там его ждала очередная неприятная беседа.

Разговор с сотрудниками правопорядка прошел лучше, чем ожидалось. Двое бет допросили его, составили протокол, выдали на подписание несколько бумаг, уточнили детали произошедшего — все это ни разу не изменившись в лице. Сосредоточенные и профессиональные действия, не переходящие на личности, весьма импонировали Сокольникову.

По окончании процедуры он спросил по поводу Ильи Трифонова на правах пары. Ему вежливо объяснили, что вызовут последнего для беседы. Сокольников, в свою очередь, попытался объяснить щекотливость ситуации и особые обстоятельства омеги, попросив отсрочить встречу на один день. И тут ему пошли навстречу.

Оставив Марка днем, Родион попросил Филиппа позаботиться о паре. Сам он захватил расписание филологов на завтра и обсудил с омегой, что ему следует говорить на допросе. А потом… а потом они занимались тем, чего безумно хотелось обоим.

Рано утром альфа отвел Марка в его комнату, чтобы он мог привести себя в порядок и собрать нужные книги, несмотря на то, что омеге откровенно не хотелось возвращаться в неприятное место. Отчего-то ему казалось, что все вокруг будет напоминать о случившемся.

Родион крепко обнял его в коридоре, пообещав, что уже вечером переедет к нему. Парам разрешалось занимать одну комнату на двоих.

Чего не ожидал Марк, так это того, что Дима будет последним, о ком он вспомнит, переступив порог собственной спальни.

В комнате стоял терпкий запах чужого секса. Вопрос, ни разу не приходивший омеге в голову — где коротает время Филипп, деливший комнату и временно испарившийся со всех радаров до сегодняшнего дня, отпал сам собой.

Марк поспешил раскрыть окно, чтобы навязчивый аромат корицы и горькой полыни поскорее исчез. Затем, приняв душ и собравшись, омега протяжно вздохнул и отправился на первую пару.

Марк намеренно вышел пораньше, стремясь оказаться в кабинете заблаговременно, возможно, тогда он вызовет меньше интереса, тихонечко затаившись в просторном помещении аудитории. Заняв место повыше, он разложил учебники, выключил звук на мобильном и начал повторно читать конспекты к лекциям прошлого семестра.

Вернее, он попытался читать, но редкие студенты, такие же ранние пташки, как и он, с интересом разглядывали одногруппника и переговаривались в полголоса, обсуждая доступность некоторых.

Только успевая переступить порог, студенты удивленно распахивали глаза, словно Марк являлся восьмым чудом света, наконец осчастливившим смертных голодных болтунов своим пришествием. Некоторые и вовсе спотыкались на середине разговора или, в прямом смысле слова, на ровном месте.

Старательно делая вид, что ничего не замечает, омега пялился на ровную поверхность столешницы, ловя напряженным слухом любопытные стрекочущие шепотки, шуршавшие голодной саранчой вокруг.

Прислушиваться не было никакой необходимости. Возбужденные омеги то и дело вставляли его имя с возмущенным придыханием и ахами-вздохами, заливисто хихикая и подергивая плечиками, бросая почти вызывающие взгляды на верхнюю парту.

Как же давно Марк не чувствовал себя отщепенцем…

Может, такова была его судьба? Всегда быть лишним, странным, непорядочным, аморальным и неприемлемым? Отчего-то эта мысль успокоила нервную дрожь в сжавшихся под столом коленях и чуть ослабила напряжение в плечах.

Все повторялось снова.

Стоило ли бояться? Чего с ним еще не происходило в этой жизни? Разве не провели его заботливые одноклассники через все девять кругов ада, подготовив ко взрослой жизни?

Стоило ли удивляться тому, что от судьбы не уйдешь?

Началось занятие, но и это не принесло спасительной передышки. Профессору то и дело приходилось одергивать нерадивых студентов, в которых напрочь отсутствовала тяга к знаниям, но пылало невероятное любопытство к чужому грязному белью.

Только несколько ребят не принимали участия в истерии — Адам, Лекс, сидевшие на разных рядах, и еще пара одногруппников.

Со звонком едва сдерживаемую плотину снова прорвало. Однокурсники, уже не стесняясь, обсуждали запах Ильи, беспринципность некоторых омег и их вызывающее поведение.

Медленно собирая учебники, Марк все больше уверялся, что его жизнь не изменилась. И как бы он не пытался уйти от себя прежнего, все исправить, стать достойным окружающих его людей — у него ничего не получалось.

У него никогда ничего не получалось.

Затянув молнию на куртке, омега стал не спеша спускаться по лестнице вниз, к судиям.

Они не торопились на следующую пару, столпившись у нижнего ряда, разобравшись по группкам и пристально разглядывая одиночку. Марк устал. Устал от этого.

Расстегнув три пуговицы на собственной рубашке, он шагнул вниз с последней ступени.

— Невинность разыгрывал…

— В тихом омуте…

— А я говорил…

— Двуличная сучка…

Слова другие, песня знакомая.

Марк оттянул ворот и чуть развернулся, демонстрируя метку, запах которой терялся в остром аромате недавней течки, пережитой с альфой.

Смех утих.

Марк поднял правую руку, растопырил пятерню с занятым безымянным пальцем, безразлично глядя на свору сердобольных омег. А затем оставил только один.

Тот, который демонстрировал его отношение ко всем окружающим, вместе взятым. По их вытянувшимся лицам он понял, что жест возымел нужный эффект:

— А вы как провели каникулы?

Красноречивое молчание сопровождало его выход из кабинета.

Хватит. Он всю жизнь старался кому-то понравиться, найти общий язык, подружиться, просто пообщаться… и у него никогда ничего не выходило.

Пора было посмотреть правде в глаза. Он не был нужен миру, тогда и тот ему тоже не нужен. Пусть в его вселенной проживают люди, которых можно пересчитать на пальцах рук, и все же это самые дорогие ему существа, а остальные… остальные могут ненавидеть его сколько душе заблагорассудится. И катиться ко всем чертям.

Приняв решение опустить протянутые к людям руки, Марку стало горько, но и странное, отчаянное спокойствие опустилось на взволнованное сердце, усмиряя.

— Как дела? — привычно спросил Родион в столовой после первой половины учебного дня, по привычке отыскав в шумном помещении одинокую фигурку омеги и опустившись рядом. Напротив сел Филипп.