Олег Аркадьев - Под руку с Одиночеством. Дальше [СИ]

— Так я уже сто лет так сижу! Где труп?! — возмутился техник.

— А он проплыл, еще в первый день…

— А почему я не заметил?!

— Так он под водой плыл.

Проснулась Танька рано, едва разорались самые смелые рассветные птицы. Сразу села и широко распахнула глаза. Через откинутый полог проникала полная безмятежность росяного утра, туман растворял первый далекий отсвет.

«Мне это приснилось?

Мне тоже. Страшно было? — широко раскрыло глазки Второе Я.

Ни капельки!

Но кто-то когтями внутри поскребся?

Точно, когти! Лют, ты где?»

«Здесь, — вылезая из складки спальника в ногах, отозвался любимый котик и сонно посмотрел на хозяйку.»

«А как же гнездо? Ты его бросил?»

«Леопард в гнезде? Снежный? Это приказ?»

«Ты что, — махнула рукой Танька, — даже не думай! Побежали умываться!»

— Так что там со списком? Такой длинный оказался? — техник потягивался и зевал, стоя возле кресла, но решил поинтересоваться работой коллеги.

— Он все время дополняется, — оператор выглядел озадаченным.

— Сам? А составитель что говорит?

— Раньше такого не было, чтобы сразу весь… — он смущенно прокашлял вдруг засипевшее горло. — Увеличение сферы воздействия и мощность каждой способности зависит от того, кому её установили. Плюс — даже одна способность со временем порождает родственные.

— А у нее целый букет, — задумался техник. — Так и в бесконечность поверить недолго.

— Букет — это только перечень. И его я читал почти месяц…

— И что там?

— Самое удивительное не то, что я прочел, а то, что я понял, что прочел!

— Как голова? Мозги не жмут? Столько понимания…

— Я серьезно!

Что нужно для радости летним утром? Солнце, полная свобода и много времени впереди. Когда ко всем этим прелестям добавляется детский восторг и бодрость, любимый игривый котенок и свободное пространство, — получается гремучая смесь беспричинного веселья и потехи.

У Таньки вдруг появилось желание парить, и непременно рядом с Лютиком, раскинув руки и лапы на манер крыльев. Левитация и немножко телекинеза создали для них свободный полет. Парочка меняла траектории движения под совершенно немыслимыми углами, они произвольно останавливались и зависали на одном месте, кружа в подобии танца. Таким арабескам и пируэтам могли завидовать…, но их никто не видел. Рассветная прелесть лета ценна, прежде всего, одиночеством, а видом любимой Денницы [14] Денница — Зоряница, Утренница — в славянской мифологии — образ утренней звезды. В русском переводе Библии слово «Денница» встречается как синоним Люцифера, падшего ангела, отождествляемого с Дьяволом. можно делиться только с самыми близкими.

После воздушной гимнастики Лютый сразу побежал к палатке — досыпать. А Танька с удовольствием поплескалась в маленькой заводи и, чтобы не пачкать ноги, возвращалась, совсем не касаясь земли.

«Когда пойдем? — торопилось Второе Я.

Оденемся только и пойдем. А что?

Есть хочу. Откроем баночку сгущенки?

У нас мед есть. И чай холодный. Сейчас перекусим, — пообещала себе, наряжаясь в обновку.

И там еще фрукты…»

Теперь Танька красовалась в простых джинсовых шортиках, подпоясанных куском плетеной веревки, завязанной сбоку замысловатым узлом. Объемная белая футболка, со вполне уместным призывом «Покатаемся?», оставляла открытым живот. Ножки заботливо облегали высокие белые гольфики, покрытые яркими синими звездами. Свои старые кроссовки не решилась поменять на кеды. Светло-серая бейсболка, украшенная портретом Лютика на фоне большой буквы «Л», была надета задом наперед, а две нарочито-небрежные косички свисали по бокам.

С очками Таньке не везло. Из пяти штук сейчас в живых оставались только зеркальные капли, но зато они были любимыми.

Рюкзачок с самым необходимым, куклой и непальским ножом Танька всегда держала под рукой, на передней корзинке-багажничке. Лютый со своей зеленой кошкой вполне удобно возлежал сзади на сумках велорюкзака.

На полянке оставались лишь следы от костра, немного примятой травы да сломанное накануне дерево.

«Жалко растение, нельзя такой неаккуратной быть!

Я уже извинялась, сколько можно? Подсохнет — дрова будут…

Мусор весь сожгли? — натягивая перчатки, деловито поинтересовалась у себя.

Все в порядке, поехали уже! — нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.»

— Подробнее давай, что ты там понял, — закончив поглощать полезную кашу, продолжил выяснять техник.

— М-м! — допивая что-то явно сладкое, оператор поднятием пальца потребовал внимания. — Она может спонтанно создавать те способности, которые ей нужны в данный момент!

— С чего ты взял?

— Сравнивал события и дополнения в списке. И еще, самое главное. О большинстве созданных возможностей она даже не подозревает. Хотя и пользуется вовсю!

— Исполнение желаний? Ну, так и я могу, что особенного?

— Этого не было в «наборе»…

— Мне начинать верить в бесконечность?

«Снова краска летит, — задумался Лютый.»

«Где?! — в ужасе оглянулась Танька.

Я тебя в пакет при следующем переходе посажу. На всякий случай, — пообещало Второе Я.

Ага, и другой на себя напялишь, как саван.

Классно будет! Мы — в белом балахоне, с капюшоном!

А рядом — в пакете — четыре лапы апокалипсиса, с хвостиком.

Да! И в левой руке — коса!

С бантиком на конце. Гламурненько получится…»

В новой реальности Танечка появилась обычной девочкой с велосипедом. Вокруг было замкнутое пространство, устланное серым и бежевым ковровым покрытием и снабженное пустой вешалкой с ростовым зеркалом. В пространстве, позади, имелась входная дверь. Впереди просматривалась остальная прихожая, таящая в полумраке тишину.

«Душновато здесь, — не спешила делать первый шаг.

Ясен пень, это ж квартира, — разъяснило подсознание.

И что? У Волка всегда был свежий ветерок из окон…

Разуться надо, ковер все-таки.

Что, остаемся?

Неудобно сразу уходить, мы же гости…»

«У меня лапы чистые, — спрыгивая на пол, отозвался Лютый. — Пройдусь немножко. Вы за моей зеленой присмотрите пока.»

«Лют! Нельзя без приглашения! — проснулся в Таньке рачитель этикета.»

«Все можно, если осторожно, — Лютый скользил вперед одновременно драматично и свирепо, словно тень смерти.»

«Разобьет что-нибудь там, а нам отвечать, — Танька немножко нервничала и мялась на одном месте.

Или ковры порвет. Они, вон, все разные даже.»