Вацлав Серошевский - Предѣлъ Скорби. Китайскіе Разсказы. Хайлакъ

– Многоопытный Сіенъ-Тсеи, каково ведутъ себя наши поросята?!. – освѣдомлялись обязательно отцы послѣ обычныхъ привѣтствій, вѣжливо присѣдая и потрясая кулаками, приподнятыми въ уровень съ головою.

– О, прелестные цвѣты вашихъ семейныхъ садовъ необыкновенно прилежны, но ученіе вещь трудная и не обходится безъ колотушекъ…

– Да, да! Мы это знаемъ по собственному опыту и покорно просимъ васъ не жалѣть вашей трости… Отъ этого вѣрно страдаютъ ваши нѣжныя руки, но…

– Чтожъ дѣлать; всякій долженъ исполнять свои обязанности, дабы миръ и благополучіе современемъ воцарились на землѣ…

– Хуже, что вотъ нѣтъ дождя!

– О, это ужасно! Всякій долженъ углубиться въ себя и искать причинъ на днѣ своей совѣсти. Все въ насъ, въ нашемъ несовершенствѣ, такъ какъ все время не видно было по близости ни иностранца, ни прохожаго-бродяги, могущихъ нарушить гармонію элементовъ. Впрочемъ, кто знаетъ, чѣмъ можно возбудить гнѣвъ Высокаго Неба?! Такъ трудно запомнить все, завѣщанное мудрецами!.. Мы темны, мы невѣжественны и въ силу этого мы порочны… Одна надежда на милосердіе Всеобъемлющаго Начала!

– Ши! (точно такъ) согласились присутствующіе и дружно подняли вверхъ большой палецъ.

Затѣмъ всѣ сразу заговорили. Галдежъ становился все громче, и громче, жесты быстрѣе и выразительнѣе. Тщетно Сіенъ-Тсеи пробовалъ вновь овладѣть всеобщимъ вниманіемъ. Онъ говорилъ умно, краснорѣчиво, учено, но… всякій то же хотѣлъ поговорить… Вѣдь за тѣмъ они сюда и пришли!.. Сіенъ-Тсеи не принималъ этого въ соображеніе, и, въ концѣ концовъ, его совсѣмъ перестали слушать. Его проектъ – пустить къ Небесамъ большого бумажнаго змѣя съ написанной на спинѣ молитвой – провалился. Напрасно Сіенъ-Тсеи обѣщалъ за маленькую плату сдѣлать надпись не хуже пекинскихъ мастеровъ – красиво и отчетливо: жертва найдена была не стоящей въ уровень съ надвигающимся бѣдствіемъ. Въ заключеніе было рѣшено обратиться непосредственно къ святымъ заступникамъ и устроить процессію по полямъ съ чудодѣйственной статуей богини Милосердія.

Немедленно были собраны деньги, и отправлены выборные, съ Янгъ-Ио во главѣ, къ чэ-кіену округа за разрѣшеніемъ, а оттуда въ ближайшій буддійскій монастырь.

На другой день все населеніе Тунъ-Гуаня, празднично настроенное и пріодѣтое, толпилось съ ранняго утра на своихъ дымовыхъ площадкахъ, по карнизамъ утеса. Наконецъ издали донеслись звуки музыки, медленно приближающейся и пробивающейся сквозь шумъ Гуань-Хэ.

– Идутъ!

Всѣ, отъ мала до велика, быстро хлынули внизъ, даже женщины оставили на этотъ разъ свои работы и смѣло зашагали на встрѣчу любимой богинѣ на своихъ большихъ, мужицкихъ, никогда не бинтованныхъ ногахъ.

Впереди кортежа шли два мальчика, два монастырскихъ послушника въ желтыхъ шелковыхъ балахонахъ. Одинъ несъ большой бумажный фонарь на длинной палкѣ, другой огромный вѣеръ богини ярко-краснаго цвѣта съ золотыми буквами. Дальше шли музыкангъ съ пронзительными, предлинными трубами, съ пузатыми важными барабанами, со сладкозвучными, мѣдными досками – „ло“. За ними, высоко поднятая на воздухъ руками дюжины крѣпкихъ ламъ, плыла мѣдная статуя богини подъ краснымъ зонтикомъ съ трехъ-сложной золотой бахромой. Ея темный ликъ кротко улыбался, ея лѣвая рука благословляла все живое, а правой она придерживала у груди маленькаго будду. Ея привѣтливость и спокойствіе сразу наполнили надеждой сердца измученнаго населенія. Всѣ съ ликованіемъ присоединились къ процессіи. Громче заигралъ оркестръ, ламы запѣли гнусавыми голосами гимнъ, многіе изъ крестьянъ зажгли цвѣтныя свѣчи древеснаго воску и благовонныя курильницы. По крутой тропинкѣ процессія поднялась вверхъ, на горныя пашни. Тамъ солнце безжалостно пылало, и тихо волновались въ его жгучихъ лучахъ пожелтѣвшіе, запыленные хлѣба. Процессія двинулась вдоль полей, извиваясь точно огромный тысяченогій змѣй въ клубахъ поднятой имъ пыли и жертвеннаго дыма. Краски одѣяній, вѣеровъ и зонтовъ, мѣдь инструментовъ, позолота украшеній, искры огней… пестрѣли и переливались въ горячемъ, дрожащемъ воздухѣ, точно радужная чешуя божественнаго дракона.

Два слѣдующіе дня прошли въ томительномъ ожиданіи. Правда, по небу проплыла парочка бѣленькихъ тучекъ, но, очевидно, грѣхи жителей Тунъ-Гуаня много превышали стоимость одной процессіи. Болѣе зажиточные крестьяне стали поговаривать о новой процессіи, но бѣдняки не торопились: во-первыхъ, въ виду большого спроса на богиню, ламы сильно подняли цѣну; во-вторыхъ, возможность получить ее въ очередь наступила бы для ихъ деревни не скоро, и хлѣба бы къ тому времени навѣрно пропали, а вмѣстѣ съ ними пропали бы и уплаченныя впередъ деньги…

Старикъ Шангъ-Хаи-Су ходилъ печальный. Два взрослые его сына, холостяки – Шангъ-Ю-Лянгъ и Шангъ-Шангъ-Си, казалось, меньше всѣхъ замѣчали это. Они продолжали весело и усердно работать, хотя ни для кого не оставалось тайной, что дѣло-то ближе всего касалось именно ихъ. Наконецъ, разъ вечеромъ маленькій Хонгъ-Ю, поджидавшій всегда возвращавшихся съ работъ братьевъ у подъема тропинки, взобрался на обычное свое мѣсто, на шею силача Шангъ-Си, свѣсилъ ноги съ обѣихъ сторонъ его головы, ухватился за его косу и крикнулъ важно: тпрру! что называлось „играть въ слона“.

– Знаешь, Си, добавилъ онъ, когда они тронулись, – я рѣшилъ, что мы не будемъ теперь терять времени попусту. Я не только буду поджидать тебя вечеромъ, но и поутру я буду вставать нарочно раньше и съѣзжать на тебѣ внизъ. Ма-Лію говорила, что ты скоро уйдешь и никогда уже не вернешься. Какъ же тогда я буду играть въ слона? Вѣдь не смогу я влѣзть тебѣ на спину, если тебя не будетъ… Посуди самъ!..

Рука Си, придерживавшая за щиколку ногу братишки, дрогнула.

– Когда же это она говорила?

– Да вотъ сегодня утромъ…

– Ну, и что еще говорила?

– Да ничего… А только послали Вучаня къ дядямъ, на край деревни.

– И дяди уже пришли? – спросилъ идущій впереди Ю-Лянгъ.

– Нѣтъ, но сказали, что придутъ вечеромъ.

Парни ускорили шаги. Дома встрѣтили ихъ обычнымъ образомъ: невѣстки подали имъ тазы съ теплой водой и тряпками для умыванія передъ ужиномъ, затѣмъ вся семья усѣлась за столъ: взрослые мужчины отдѣльно, женщины и дѣти отдѣльно.

Тѣмъ не менѣе Ю-Лянгъ и Си сразу замѣтили во взглядахъ старика отца и старшихъ женщинъ, что свершилось уже то страшное, жестокое, что ихъ глубоко волновало, но о чемъ они не смѣли спросить.

Вскорѣ явились дяди Шангъ-Шо и Шангъ-Лафъ; передъ алтаремъ предковъ были зажжены свѣчи и курильницы; Шангъ-Хаи-Су открылъ семейный совѣтъ краткой молитвой.

Тщательное и подробное изслѣдованіе положенія семьи привело собравшихся къ очень грустнымъ заключеніямъ.