Дэвид Линдсей - Путешествие к Арктуру [litres]

В глазах у него вновь помутилось. Но когда пару минут спустя туман развеялся, и он смог видеть отчетливо, его зрение изменилось. Теперь он видел сквозь тело животного и мог различить все его внутренние органы. Наружный панцирь и твердые ткани были расплывчатыми и полупрозрачными; сквозь них резко выделялась светящаяся сеть кроваво-алых вен и артерий. Потом твердые части окончательно поблекли, и осталась только кровеносная система. Не было даже мягких сосудов, одна лишь кровь, бежавшая туда-сюда, подобно жидкому огненному скелету в форме монстра. Затем кровь тоже начала меняться. Вместо непрерывного жидкого потока Маскалл различил миллионы отдельных частиц. Красный цвет был иллюзией, созданной их быстрым движением; теперь он четко видел, что точки в своей блистательной яркости напоминали крошечные солнца. Это был двойной поток звезд, несущихся сквозь космос. Один рукав направлялся к неподвижной точке в центре, в то время как другой исходил из нее. Маскалл узнал в первом вены чудовища, во втором – артерии, а в неподвижной точке – сердце.

Пока он изумленно смотрел, звездная сеть внезапно погасла, будто задутое пламя. Там, где стояло ракообразное, теперь была пустота. И все же сквозь эту «пустоту» Маскалл не мог различить пейзаж. Что-то заслоняло свет, хотя и не имело ни формы, ни цвета, ни материи. И теперь объект, больше не воспринимаемый зрением, начал восприниматься эмоциями. Приятное, живительное ощущение восходящих соков, убыстряющихся от любви пульсов, приключений, загадки, красоты, женственности захватило Маскалла – и, удивительным образом, оно ассоциировалось с монстром. Маскалл не спрашивал себя, почему невидимое чудовище заставило его почувствовать себя молодым, сексуальным и дерзким; он был полностью поглощен эффектом. Казалось, будто плоть, кости и кровь были отброшены, и он стоял лицом к лицу с самой Жизнью, медленно вливавшейся в его тело.

Ощущение померкло, после короткой паузы в пустоте вновь появился текучий звездный остов. Он превратился в кровеносную систему. Возникли твердые части тела, становившиеся все более четкими, в то время как кровеносная сеть бледнела. Наконец внутренние органы оказались полностью скрыты панцирем – существо стояло перед Маскаллом во всем своем прежнем грозном уродстве, плотное, окрашенное и непоколебимое.

Что-то в Маскалле вызвало у монстра недовольство, и тот, развернувшись, неуклюже заковылял прочь на шести ногах, двигаясь мучительно и неприглядно к противоположному берегу реки.

После этого приключения апатия покинула Маскалла. Он стал тревожным и задумчивым. Ему казалось, что он начал видеть мир глазами Дигранга и что впереди ждали загадочные неприятности. Когда у него в следующий раз помутилось в глазах, он подавил это ощущение силой воли, и ничего не случилось.

Долина извивами поднималась в холмы. Она значительно сузилась, а лесистые склоны по ее сторонам стали выше и круче. Теперь ширина потока составляла футов двадцать, но он был глубже и полнился движением, пузырьками и музыкой. Электрические уколы воды стали более сильными, почти неприятными, но другой дороги не было. Наполненная оглушительной какофонией звуков множества живых существ, маленькая долина напоминала огромный дискуссионный зал Природы. Жизнь стала еще изобильней; каждый квадратный фут пространства представлял собой клубок соперничающих воль, растительных и животных. Это был настоящий рай для натуралиста: все формы были разными – и все были фантастичными, с индивидуальным характером.

Казалось, Природа столь быстро творит жизненные формы, что для них просто физически не хватает места. Однако это была не Земля, где нужно посеять сотню семян, чтобы взошло одно. Здесь выживали юные формы, а старые теснились ради них и вымирали – повсюду, куда смотрел Маскалл, они усыхали и гибли без какой-либо видимой причины; их просто убивала новая жизнь.

Другие создания возникали столь стремительно прямо у него на глазах, что превращались в различные «царства». Так, на земле лежал плод, формой и размером напоминавший лимон, но с более грубой кожурой. Маскалл поднял его, намереваясь съесть мякоть, однако внутри обнаружилось полностью сформировавшееся юное деревце, готовое прорвать оболочку. Маскалл бросил плод вверх по течению, и тот понесло к нему. Когда они поравнялись, плод остановился и поплыл против течения. Маскалл выудил его и обнаружил, что плод отрастил шесть рудиментарных ног.

Маскалл не возносил хвалебных гимнов великолепно переполненной долине. Напротив, он был циничным и глубоко подавленным. Он думал, что невидимые силы – Природа, Жизнь, Воля или Господь, – столь лихорадочно торопившиеся занять этот маленький, вульгарный, презренный мирок, не могли иметь высоких целей и стоили немногого. Как столь низменную борьбу за пару часов физического существования можно было считать серьезным, значимым делом, было выше его понимания. Атмосфера душила его, он жаждал воздуха и простора. Пробившись к склону оврага, он принялся карабкаться к нависшей над ним скале, перебираясь с дерева на дерево.

Когда Маскалл поднялся на вершину, Бранчспелл обрушился на него с такой жестокой, ослепительной силой, что он понял: здесь оставаться невозможно. Он посмотрел вниз, чтобы увидеть, куда добрался. По прямой до моря было миль десять. Голые холмистые пустоши спускались прямо к берегу, вода блестела вдалеке, а на горизонте, едва различимый, лежал остров Суэйлоуна. К северу местность продолжала подниматься, насколько хватало глаз. За гребнем, в нескольких милях от Маскалла, виднелась линия черных скал с фантастическими силуэтами, отличавшихся от здешних; возможно, это был Трел. За ними на фоне неба, милях в пятидесяти или даже ста, высились пики Личсторма; большинство покрывал зеленоватый снег, блестевший на солнце.

Они были невероятно высокими и странными по форме. Большинство сужалось к вершине, однако на самой вершине балансировали под невероятными углами колоссальные каменные массы, нависавшие над ландшафтом без видимой поддержки. Такая земля обещала нечто новое, подумал Маскалл: удивительных обитателей. У него возникла мысль отправиться туда, причем как можно быстрее; быть может, он даже сумеет добраться до заката. Его привлекали не столько сами горы, сколько лежавшая за ними страна – перспектива своими глазами увидеть синее солнце, которое он считал чудом из чудес Торманса.

Прямой путь шел через холмы, но воспользоваться им было нельзя по причине смертоносного жара и отсутствия тени. Однако Маскалл рассудил, что, двинувшись по долине, не слишком отклонится от курса, и решил держаться ее, какие бы отвращение и страх она у него ни вызывала. И он снова нырнул в парник жизни.