Джек Вэнс - Парусник № 25 и другие рассказы

«Фактическую информацию? О вашем фонде? Не прочь это сделать! Давно уже бью себя по лбу за то, что не сделал фотографии во время группового сеанса медиумов – но мы могли бы, конечно, повторить такой сеанс».

Джина покачала головой: «Я говорю не о фонде… Расскажи ему о своем побеге из китайского концлагеря, Дон».

Дон смущенно улыбнулся: «Это долгий разговор. Он занял бы слишком много времени».

«Я хотел бы услышать эту историю».

«Мясо поджарилось! – объявила Джина. – Сначала давайте закусим».

После того, как ему налили чашку кофе, Дон сосредоточенно устроился на стуле поудобнее: «Предупреждаю вас, это диковатая история. Тогда все это казалось мне совершенно нормальным, но теперь… – он покачал головой. – Иногда приходится разглядывать фотографии тех лет, чтобы убедиться в том, что все это на самом деле случилось. Хорошо, расскажу – в общих чертах; если после этого вас заинтересуют подробности, я смогу заполнить пробелы.

К концу корейской войны меня взяли в плен, и по причинам, мне неизвестным, китайцы отправили меня, вместе с десятью другими американцами, в лагерь, находившийся в Маньчжурии, в окрестностях поселка Таонан. Красный Крест нас не регистрировал, и после войны нас не репатриировали. По-моему, коммунисты собирались подвергнуть нас какому-то особому промыванию мозгов, чтобы сделать из нас тайных агентов.

Я провел в лагере два года. Нам старательно промывали мозги. Я понимал, что, если меня одолеет скука, я забуду себя – и, чтобы избежать этого, учил русский и китайский языки. Учил прилежно – больше мне нечем было заняться. Русские и китайцы охотно мне помогали – они считали, что промывание мозгов продвигалось успешно.

Два года. Было очень трудно. Шестеро моих товарищей умерли. Двоих убили при попытке к бегству. Трое умерли от болезней и недоедания, одного избили до смерти за нарушение дисциплины. Однажды наш лагерь посетил русский полковник. Он чем-то был похож на меня… Короче говоря, я его убил, спрятал труп под бараками и вышел в его униформе. В джипе полковника я доехал до местечка под названием Цицихар – оттуда отходила железнодорожная ветка, соединявшаяся с транссибирской магистралью.

К тому времени уже начался переполох, подняли тревогу. Я бросил джип и, продолжая притворяться полковником, занял место в поезде, отправлявшемся на запад. Провел в вагоне два дня и две ночи – проехал мимо Читы в город под названием Улан-Удэ, неподалеку от озера Байкал. Где-то в тех же местах, кстати, была ставка Чингисхана, Каракорум. Но здесь удача от меня отвернулась. Я уже представлял себе, как приеду в Москву и заявлюсь в американское посольство. Но мне встретился русский офицер, и я отдал ему честь не так, как следовало. Соскочил с поезда и побежал по задворкам сортировочной станции. За мной уже гнались – как в комедии «Полицейские и воры», только мне не было смешно. Я забрался в кабину паровоза, приставил пистолет к спине машиниста и прятался за ним, пока поисковый отряд не пробежал мимо. Мы поехали задним ходом обратно в Читу; кочегар и машинист явно думали, что им пришел конец. Я понимал, что в Чите меня не ждет ничего хорошего – но не видел другого выхода. Километрах в тридцати от города я связал машиниста и кочегара по рукам и ногам и приехал на паровозе в Читу. Как только показалась сортировочная станция, я притормозил, чтобы паровоз ехал не быстрее километров пятнадцати в час, и выскочил из него – поезд покатился дальше сам собой. Метрах в ста дальше по дороге он врезался в маневровый локомотив.

Плохо помню, чтó происходило после этого. Помню, за мной гнались по улицам Читы. Я спрятался в каком-то борделе, украл чемодан и чью-то гражданскую одежду и смешался с толпой из восьмидесяти русских инженеров и техников, направлявшихся в Харбин на грузовиках, в составе автоколонны. Не мог отвязаться от этой команды; меня заставили устанавливать оборудование на цементном заводе. Я ничего не понимал в этом оборудовании, но подчинявшийся мне бригадир строителей прекрасно в нем разбирался. Три месяца я наблюдал за работой строителей и получал зарплату, но при этом чувствовал, что меня вот-вот разоблачат.

Поэтому я угнал автомобиль и поехал на север, в городок Цзямусы на сибирской границе, на берегу реки Сунгари. Там я спрятался на борту баржи и доплыл на ней до Тунцзяна, что на самой границе. В Тунцзяне я украл ялик, взялся за весла и переплыл на другой, сибирский берег реки, после чего доехал на местном автобусе до Хабаровска. В Хабаровске я провел целый месяц и всякими правдами и неправдами купил билет на самолет, приземлившийся в Южно-Сахалинске, на острове Сахалин. Добрался на своих двоих до Корсакова и проскользнул на борт рыбацкого суденышка. Когда появился рыбак, я заставил его везти меня на юг. Он высадил меня на берегу Хоккайдо в четыре часа утра. Я зашел в отделение полиции; меня отвезли в лагерь американской армии. Вот и вся история», – заключил Дон.

«И вы отдаете ее мне бесплатно?» – притихшим от почтения голосом спросил Келсо.

«Если это будет полезно для нашего дела. Вот, посмотрите: у меня остались несколько фотографий, сделанных по дороге. Я снимал дрянным русским аппаратом – тем не менее, это документальные снимки».

Келсо просмотрел фотографии: «Если из этого не получится репортаж из серии „Замечательные приключения“, я не Роберт Келсо!»

«Не торопитесь, пока не услышите подробности, – посоветовала Джина. – Дон всего лишь набросал эскиз красочной картины».

Портрет Дональда Бервика в форме советского полковника красовался на обложке журнала «Лайф». Изображенный таким образом Дональд приглядывался к настенной карте Восточной Азии, на которой жирной черной линией был обозначен маршрут его побега. Поза журнального Дональда свидетельствовала о готовности к подвигам; его профиль, с выступающими скулами и резко очерченным носом, производил впечатление мужества и решительности. Надпись под фотографией гласила: «Счастливчик Дон Бервик». Герой держал в руке фотоаппарат «Поляроид» – Дон протестовал против такого искажения действительности, но Келсо настоял на своем.

«Если из вашего сумасшедшего эксперимента что-нибудь получится, – говорил Келсо, – я хочу получить фотографии результатов. Вы должны выглядеть в потустороннем мире как человек с фотоаппаратом. Потому что я хочу, чтобы вы там снимали!»

«Какой в этом смысл? – возражал Хед. – Не может же он отправлять оттуда открытки по почте!»

«Ему придется материализоваться. Я хочу, чтобы он вернулся с фотоаппаратом в руках. Вот именно – как человек, продающий открытки. Наш фотограф будет наготове – и, если Генри Льюс не разрыдается от счастья, я утоплюсь в океане».