Пол Андерсон - Билл, герой Галактики (Сборник американской фантастики)

— Не угодно ли вам выслушать мою версию событий? — спросил Билл.

— Разумеется, нет, поскольку она не имеет никакого отношения к обвинениям. Ведь когда ты вступил в армию, ты автоматически лишился всех прав, присущих гражданину. Поэтому они могут сделать с тобой все, что им будет угодно. Твоя единственная надежда заключается в том, что они тоже узники этой системы и должны подчиняться сложному и противоречивому кодексу правил, сложившемуся в течение многих столетий. Они хотят расстрелять тебя за дезертирство и состряпали почти непробиваемое дельце.

— Значит, меня расстреляют?

— Вполне возможно, но у нас есть шанс, и мы должны рискнуть.

— Мы?.. Ты что же, претендуешь на половину пуль, что ли?

— Не хами, когда говоришь с офицером, дубина. Положись на меня целиком, верь мне и надейся, что они допустят какой-нибудь ляп.

После этого оставалось лишь отмечать дни, отделявшие Билла от суда. Что этот день уже наступил. Билл узнал, когда ему принесли форму с лычками Заряжающего 1-го класса на плече. Затем появился тюремщик, дверь широко распахнулась, и Смертвич подал Биллу знак выходить. Они шли строевым шагом, и Билл понял, что может извлечь хоть какое-то удовольствие, заставляя часового сбиваться с ноги. Однако как только они вошли в дверь зала заседаний Суда, Билл подтянулся и постарался принять вид опытного вояки, у которого грудь разукрашена рядами бренчащих медалей. Рядом с блестящим, одетым в хорошо подогнанную форму капитаном О’Брайеном, выглядевшим офицером до самых кончиков пальцев, стоял пустой стул.

— Молодчина! — сказал О’Брайен. — Будешь и дальше держаться как строевая косточка, мы их обязательно переиграем.

Они вытянулись по стойке «смирно», когда члены Суда начали заходить в зал. Билл и О’Брайен сидели на дальнем конце длинного черного пластикового стола, а на другом его конце уселся судебный обвинитель — седовласый и суровый с виду майор с дешевым перстнем на пальце. Десять офицеров — членов Суда развалились в креслах по длинной стороне стола, откуда они могли бросать грозные взгляды на публику и свидетелей.

— Начнем! — с подобающей важностью произнес Президент Суда — лысый и толстый адмирал флота. — Заседание Суда открыто, пусть правосудие свершится с наивозможнейшей быстротой, пусть преступник будет признан виновным и расстрелян.

— Возражаю! — вскричал О’Брайен, вскакивая на ноги. — Эти слова показывают предвзятое отношение к подсудимому, который, как известно, считается невиновным до тех пор, пока не будет доказано обратное.

— Возражение отклоняется. — Молоток Президента ударил по столу. — Адвокат обвиняемого штрафуется на пятьдесят кредитов за пререкания. Обвиняемый виновен, что будет доказано вескими уликами, и его обязательно расстреляют. Справедливость восторжествует.

— Вот, значит, как они собираются вести дело, — шепнул О’Брайен Биллу, почти не шевеля губами. — Я смогу дурачить их как захочу, раз мне понятны правила игры.

Судебный обвинитель уже начал монотонно зачитывать свою вступительную речь:

— …Итак, мы докажем, что Заряжающий 1-го класса Билл действительно самочинно продлил положенный ему девятидневный отпуск, после чего оказал сопротивление аресту, бежал от производивших задержание полицейских, успешно скрылся от них, после чего отсутствовал на протяжении всего стандартного года, и вследствие этого повинен в дезертирстве…

— Полностью виновен, — завопил один из членов Суда — краснорожий кавалерийский майор с дымчатым моноклем в глазу, вскакивая с кресла и опрокидывая его. — Голосую за признание виновным — расстрелять мерзавца!

— Полностью солидарен с тобой, Сэм, — пробасил Президент, легонько постукивая молотком, — но расстрелять его мы должны с соблюдением законных формальностей, так что придется тебе немного погодить.

— Ведь это всё вранье, — шепнул Билл своему адвокату. — Факты-то говорят совсем о другом.

— Помолчи о фактах, Билл. Тут они никого не интересуют. Факты не меняют сути дела.

— А потому мы требуем высшей меры наказания — смерти, — гнусил судебный обвинитель, наконец-то добравшись до конца речи.

— Уж не хотите ли Вы тратить наше время на вступительную речь, капитан? — спросил Президент, злобно глядя на О’Брайена.

— Всего лишь несколько слов с разрешения суда…

Среди зрителей произошло замешательство, и женщина в лохмотьях, в наброшенном на голову платке подбежала к столу, прижимая к груди завернутый в одеяло сверток.

— Ваша Честь, — вопила она, — не отнимайте у меня Билла — он свет моей души. Билл — чудный человек, и, что бы он ни сделал, он сделал это ради меня и нашего крошки. — Она протянула перед собой сверток, и из него раздалось слабое попискивание. — Каждый божий день хотел он уйти, чтобы вернуться на службу, но я была больна, наш малютка хворал, и я со слезами умоляла Билла остаться.

— Вон ее отсюда! — Молоток громко ударил по столу.

— …И он оставался и каждое утро давал клятву, что это будет последний день, хотя, давая это обещание, наш бесконечно дорогой Билл понимал, что, если он покинет нас, мы умрем с голоду… — Голос женщины звучал теперь совсем глухо. Несколько военных полицейских, преодолевая сопротивление, волокли ее к дверям. — …и Бог благословит Вашу Честь, если вы отпустите Билла, но пусть ваши черные сердца сгниют в аду, если вы осудите его… — Дверь хлопнула, и голос умолк.

— Вычеркнуть это все из протокола! — орал Президент, с ненавистью глядя на защитника. — И если бы у меня были доказательства, что вы имеете прямое отношение к происшедшему, я бы расстрелял вас рядом с вашим клиентом.

О’Брайен сохранял вид невинного младенца, его руки были сложены на груди, голова откинута, но только он было собрался продолжить речь, как его снова прервали. Какой-то старик взгромоздился на скамейку для зрителей и, размахивая руками, требовал внимания.

— Услышьте меня, услышьте! Да свершится правосудие и да буду я орудием правосудия! Мне велели хранить молчание и позволить свершиться казни невиновного, но я не могу молчать! Билл — мой сын, мой единственный сыночек, это я умолил его прийти ко мне, ибо я умираю от рака и хотел повидать его в свой последний час, но он остался со мной, дабы заботиться обо мне… — Снова началась борьба, но, когда полицейские схватили старика, оказалось, что он прикован к скамье. — …да, он ухаживал за мной, он варил мне похлебку, он силой заставлял меня есть эту похлебку и делал это с таким упорством, что постепенно я стал поправляться, и сейчас вы видите меня здоровым, излеченным похлебкой, принятой мною из добрых рук моего собственного сына. А теперь мой мальчик должен умереть из-за того, что спас меня, но не будет этого, не будет! Возьмите мою жалкую, не имеющую цены жизнь взамен его жизни… — Тут взвыли, перегрызая цепь, атомные клещи, и старика вышвырнули за дверь.