Джон Райт - Золотая Трансцендентальность

— Обещанное?

— Вами обещанное. Перед смертью. В забытый час.

— Да откуда вы знаете?!

— Ой, бросьте! Он знает — и я знаю, мы супруги всё-таки, воспоминаниями обменялись по пути с Земли. Откуда знает он? Вы сами ему сказали. Вы, хохоча, сгорая заживо, поделились предсмертным откровением: тайной победы над хаосом.

Гелий задумался. Немыслимо нарушить данное слово — а то, что он его не помнил, Гелия ничуть не оправдывало. Гелий, всё-таки, и среди остальных граждан Ойкумены выделялся.

— Нет. Я уже отказывался. Даже ради излечения имени и души я не пойду против Коллегии. Я не нарушу клятвы.

— Всё, надоело, всё равно расскажу, ничего это не изменит. Слушайте:

Вы оказались в самом пекле самой страшной солнечной бури за всю историю солнечных наблюдений. Глубинные зонды о ней предупредили, но подробностей не дали. Вы знали, что в невероятно заковыристой мешанине солнечного ядра случилось что-то непредусмотренное — то ли конвекционные слои успешно проинтерферировали, то ли из-за статистического выброса карман под мантией остыл сильнее, чем ожидалось, и вызвал переворот слоя. Стандартная модель не учла какой-то пустяк, и крохотная случайность вызвала огромные изменения. Хаос.

Только вы пытались смирить бурю — все остальные сбежали с Массива.

Но вы не смогли их винить. Прозрение, хрустально-ясное, всё объяснило: они не просто трусы, нет — они даже подумать не смели рискнуть жизнью, так они привыкли к бессмертию. Каждый такой. Собственная трусость им и не видна — нет у них даже понятия "смерть", а если нет "смерти" — то как смотреть ей в глаза, не дрогнув?

Вот вы — не дрогнули. Софотеки, не чувствующие страха и боли, сгорали в рыданиях, а вы видели — конец всё ближе.

И в предсмертный миг, когда время замерло, а жизнь видна целиком, как картина, вы поняли — бессмертных нет. Смерть неминуема — пусть не сегодня и не завтра, но Солнце когда-нибудь погаснет, а за ним — и остальные звёзды, и однажды конец нашим великолепным механизмам, и конец ноуменальной сети, и конец нам, и конец памяти о нас.

А если жизнь конечна, то срок ей — не качество. Главное — доблесть. Поэтому вы решили остаться, поднять магнитные щиты, разбить питающие бурю течения. Вы поняли, что честь важнее жизни. Вы держались, секунда за секундой, пока радио орало на вас, чтобы вы немедленно переслали разум в безопасное место, потом вопли утонули в помехах, а вы хохотали, не в силах понять — чего бояться?

Плазма на ваших глазах пробивала барьер за барьером, будто бы умышленно буря норовила залепить огненным копьём, разломать Массив надвое, изрыгнуть испепеляющее пламя на беззащитного Феникса без обшивки, с топливными ячейками наголо.

Хаос рушил труд всей вашей жизни — испарялись целые секции Массива. Хаос рушил труд всей жизни вашего сына — и его заодно пытался погубить, ведь Фаэтон был тогда на Фениксе, вне ноуменальной сети.

Вы обезопасили Массив, но остались ещё ненадолго — чтобы отклонить разрушительный поток, укрыть сына. Отказывали программа за программой, но вы не уходили, дирижируя остатками под аккомпанемент сирен.

Буря перевалила разгар — было поздно. Огонь приближался. Вы стояли слишком долго. Зато связь прояснилась, достаточно для последних слов сыну, которого, оказывается, вы любили больше жизни. Он казался образцом всего лучшего в вас, идеалом, к которому вы всю жизнь стремились.

И вы сказали:

— Сын! Я пал в битве с хаосом — но победа случая пуста. Люди в гордыне своей считают, что прозревают всё, что правят природой и собой стальным законом. Вздор. Всегда есть тот, кого не обуздать, тот, кому тесно в предсказании. Всегда есть такие, как ты, Фаэтон. Я не смог укротить светило. Никто не знает, как бьётся его огненное сердце, но ты, сынок, укротишь тысячи светил, ты рассеешь семена человечества так широко, что никакой случайности, никакому непредвиденному выбросу не хватит силы погубить нас всех. Цивилизация складывается из разных — поэтому по-разному будут люди сражаться с хаосом, и если с невезением схватятся многие — кто-нибудь да победит, пусть даже не своей силой, а случайно.

Даже самое постоянное — кажется. Всё стоит на хаосе, и победить его можно только свободой — нужно принимать всех, любить волю так, что тот же самый хаос станет помощником. Да станем мы теми, кого не было в пророчестве, и назовём смекалкой и отвагой отчаянность без страха…

А потом вы поклялись поддержать начинания Фаэтона и пали жертвой ради его мечты.

Дафна продолжила:

— Фаэтон перехитрил всех: Курию, Наставников. Вас в том числе. Настоящий Гелий, если бы выжил, помог бы снабдить Феникса. А так остаётся только два варианта: либо вы достаточно Гелий, либо нет. Если нет — Курия признаёт смерть Гелия, Фаэтон наследует всё его состояние, и Феникс летит. А если вы на самом деле — Гелий, то сами снарядите Феникса без раздумий. Вы столько раз себя в симуляциях пережигали — а знаете, почему ни одна не помогла? Потому что глубоко внутри боялись потерять себя. Потерять личность. Боялись, что Гелия объявят мёртвым. А настоящий Гелий потерял и себя, и личность свою, и жизнь, и всё остальное. Он не боялся умереть, а уж тем более не боялся прослыть погибшим. Видите? Нападение Молчаливых, вся эта неуклюжая война, в которую мы влипли, не меняет ничего. Случайность ли, или вражеские козни вызвали бурю — неважно. И то, и то — хаос жизни. Тайна победы над хаосом — всё равно такая же. Позвольте Фаэтону и подобным ему посреди всемирного смятения установить свой порядок.

Гелий склонился, прикрыл лицо рукой. Плечи дрогнули. Дафна не поняла — он в ярости? Рыдает? Смеётся?

— Гелий? — с опаской напомнила Дафна. — Что вы решили?

Он не ответил, и не шевельнулся. Тут же их, однако, прервали.

Зажглись два зеркала. На одном — звёздное небо, и укороченный тёмно-золотой клинок, сверкающий на кончике маленьким алмазным солнцем.

Скорость объекта — поразительная. Корабль летел от Юпитера, и добрался до Солнца за пять часов — когда как у обычной яхты ушло бы двое-трое суток.

Феникс Побеждающий тормозил, пылая дюзами перед собой. Вокруг золота сиял ореол — излучаемые солнцем частицы отражались от бортов, и Феникс так напористо мчался сквозь густой солнцепёк, что и в вакууме оставлял волну. По бокам зеркало показывало пятна невидимых излучений — и расходящиеся вязанки возможных курсов.

Феникс падал на Солнце. А на другом зеркале появился некто в чёрном бронекостюме. Забрало раскрылось, открыв лицо сурово прочерченное, с серым взглядом.

— Что за морок прошлого глубин, — начал Гелий, — нахально ломится мне в двери? Какое право вы имели нарушать уединение моё? Зачем надели маску времён кровавых, позабытых?