Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том II [СИ]

Почему, ради Мерцанья, этого я не сказал его Магистру — моему Ченселину, моей гордости и боли — с таким спокойствием взирающему на мой гнев? Он коснулся слишком глубоких струн, когда встал на колени и обратился ко мне как к учителю, он всегда умел превращать моё сердце в глину… а меня — в идиота. Именно ему я мог открыть правду: тайн моих он знал уже предостаточно. И именно ему зачем-то солгал. Даже если он не понял (а тут ложь просто слепила глаза!) — мальчик ему, конечно, рассказал.

После я долго гадал, что задело меня больнее — его готовность к бою, изящно-ядовитое напоминание о враждебности Брэйвина… или просто его лицо… или нелепая уверенность: он и есть Пламенеющий. Мой лучший ученик, мой надменный Луч, сотворённый мною… изменивший мне. Холодный, гордый, не сознающий своего могущества Ченселин. Одинокий, юный, такой неопытный мальчик. Я держался с ним оскорбительно, насмехался над ним, а сам страстно желал сказать: дитя, ты идёшь по волоску над бездной, доверяя человеку, чьим именем пугаешь меня… друга. А он — друг ли тебе? Даже тому, чья судьба мне безразлична, не посоветовал бы я доверять безоговорочно Верховному Магистру Тефриана!

Он ушёл, не оглядываясь, с Джаэллом на руках, и ускакал стремительно, как узник, освобождённый из темницы. А я смотрел ему вслед, чувствуя себя безумцем, поджигающим собственный дом. Мой Пламенеющий (я ещё не думал, что им мог быть Джаэлл) покидал меня в гневе — и я отпустил его. Он наконец-то пришёл ко мне — и что я натворил? Вышвырнул его за порог; и на его лице была написана решимость никогда сюда не возвращаться. Никогда не искать встреч и бесед со мною. Его ученик … мне стоило догадаться, что мальчик ценит своих учеников куда дороже, чем доброе расположение Каэрина Трента! Ещё один повод гордиться им. Пусть Звезда шипит колкости у меня за спиной, но я воспитал из него нечто большее, чем сведущий Магистр и могущественный Луч. Похоже, я сделал его Учителем.

И, похоже, уж теперь-то оттолкнул его от себя навсегда!

Песня Сближения спала в моей памяти. Лишь раз, в конце зимы, она пробудилась вновь. В тот день, гуляя, я забрёл далеко от дома: шёл, куда вели ноги, всецело уйдя в мелодии Кружев. И вдруг трепет предчувствия охватил меня — состояние, что переживает в своё время каждый Вэй. Но определить его суть, направление и цвет я не успел: узор Огня ожил и запел… закричал, точнее. Но его пробуждение обошлось мне куда дороже, чем в первый раз: вполне оправдав имя, которое я ему дал, он обжёг меня так сильно, что я вскрикнул от боли и потерял сознание. А когда очнулся, песни Огня уже не слышал — и, увы, предчувствие ушло вместе с нею. Не знаю, что желало поведать мне Кружево, но уверен: нечто неизмеримо важное произошло в Тефриане. Нечто новое явилось в Сумрак — неистовое, пламенное… грозное. Но отчего загадочное нечто — огонь, вспыхнувший на миг и пропавший бесследно, — кажется мне началом конца Тефриана?

Таким тихим и печальным Вил бывал и прежде, но теперь Энтис думал о Пробуждении и терзался страхом за друга и чувством вины. Вил простил его (незаслуженно, в порыве щедрости, но не ему тут выбирать — терпеть жалость или суровое наказание). Но чем платить за то, что он вот-вот совершит?

Они дошли до Черты и вновь свернули в лес. Энтис то и дело задерживался, иногда возвращался, выискивая приметы верного пути. Вил помогал, чем мог: старался не отвлекать. Энтис даже оглянулся пару раз, желая удостовериться, что друг рядом: не увидев своими глазами, в этом вполне можно было усомниться. В лесу Вил умел быть бесшумным и незаметным, как тень, как дикий зверь… или вейлин.

Боги, с какой радостью согласился бы он помочь другу любым другим способом, пусть связанным с горем, с самой жестокой болью! Если бы Вилу стало без него легче, он сумел бы даже уйти навсегда. Но о расставании не может быть речи: Вилу он нужен. Вил сам ему сказал! Энтис вспоминал, и на сердце у него теплело… даже сейчас, когда впереди — тяжкий грех не только для Рыцаря, но и для всех, кто имеет понятие о чести. Нарушить слово. Если бы он мог отдать долг, всего лишь войдя в эллин!

Они стояли на одном месте так долго, что подозрения Вила окончательно переросли в уверенность: в предприятии с загадочной книгой, которая почему-то хранится в лесу, не всё ладно! Но спросить… вынудить Энта говорить о том, о чём он явно говорить не хочет…

— Мы пришли. — Энтис прислонился к дереву; его руки бесцельно теребили край плаща. Вил никогда не видел друга столь растерянным: он выглядел так, словно вдруг ослеп или блуждает в густом тумане.

— Энт… мой Дар всё равно бы пробудился. А если даже и нет, мне хватает того, что ты просто рядом.

— О чём ты? — тихо спросил Энтис, не глядя ему в лицо.

— Мне казалось… — Вил прикусил губу. — Сам не знаю. Помни, и всё. Ну, где твоя лесная книга?

Энтис встал на колени и принялся осторожно разгребать ножом землю меж двух узловатых корней; и вскоре извлёк на свет свёрток в телячьей коже, покрытый плесенью и густо облепленный слизняками. Представив, в каком состоянии окажется книга, Вил едва не застонал, но сдержался и молча наблюдал. Энтис обтёр свёрток пучком травы, развернул, и там обнаружился второй слой кожи, уже почти сухой, потом третий, а из-под него показалась деревянная шкатулка размером в четыре ладони. Крышка была украшена замысловатой резьбой, а в центре искусно сплетались в узор буквы: Ф, К, Т.

Энтис поднёс шкатулку к лицу и с нежностью коснулся букв губами. И тихонько объяснил:

— Это имя отца. Феннел Крис-Тален. А вырезала мама. Она много вырезала из дерева… только всё сгорело. На, возьми, — и, рывком сдёрнув крышку, протянул шкатулку Вилу.

Вновь обёртка из телячьей кожи тонкой выделки, а в ней — книга. И явно побывала в огне: кожаный переплёт обгорел и закоптился, и от названия, вытисненного серебром, осталось лишь две-три буквы. Вил покосился на безмолвного друга, положил книгу на колени и кончиками пальцев поднял переплёт.

Она сохранилась куда лучше, чем можно было предположить по внешнему виду: до текста огонь не добрался, задел лишь края листов. И на первом из них алым золотом пылали слова: Книга Семи Дорог.

— Давиат и Шер, — прошептал Вил, когда голос вернулся к нему. — О, Мерцание…

— Что ты знаешь о ней? — с неожиданной резкостью спросил Энтис. — Расскажи.

— Да, я… это легенда… — он облизнул высохшие губы. — У Вэй нет книг, они хранят знания в памяти. А один Магистр по имени Сирил умел видеть будущее, и вот он узнал: через десять лет ужасная война погубит множество великих Чар-Вэй вместе с тайнами Чар. Долгие годы он записывал свои знания, и через десять лет появилась Книга Семи Дорог. Но Лучи Созвездия чтили древние запреты, и Книгу уничтожили. А Сирила убили. И то был первый день Войны Чар. — Он глядел на книгу, распростёртую на его коленях подобно птице с белыми крыльями. — Многим Вэй Сирил нравился. А Лучи — не очень.