Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том II [СИ]

…Я проснулся в холодном поту ‒ сон я забыл, но он был невыразимо ужасным. Вил лежал, закинув руки за голову, и улыбался, и его глаза мечтательно взирали на что-то невидимое, бесконечно далёкое от Сумрака. А я был совсем маленьким и никому не нужным в огромном равнодушном мире, меня трясло, в памяти метались обрывки того кошмара… Вил засмеялся, не обращая на меня внимания, и я с размаху ударил его по щеке. И беззвучно заплакал от стыда, и отворачиваться не стал: пусть видит, так мне и надо… Он привстал, внимательно посмотрел мне в лицо и лёг головой на мои колени. Глядел в небо, окрашенное розовой дымкой рассвета, и насвистывал песенку, которую я часто играл на флейте.

‒ Я не хотел, ‒ тихо сказал я. ‒ Я не понимаю, почему… но неважно. Ты знаешь, как в Ордене платят долги. Пожалуйста, позволь мне заплатить. Дай мне простить себя хоть за это!

‒ Хоть за это? А за что ещё?

Я никогда тебе не скажу. Никогда .

‒ Пробуждение? Твой плащ? Книга? Я что-то упустил? ‒ он коснулся моих волос и вдруг дёрнул ‒ я даже вскрикнул. ‒ Вот тебе плата. И хватит, Рыцарь. Не хочу больше слышать о долгах и искуплениях.

Я мог только кивать.

‒ Ты не хотел обидеть, отчего ж мне обижаться? Просто страшный сон. Ты его помнишь?

Я мотнул головой, а он помолчал и задумчиво промолвил:

‒ Кажется, я понял. Мои мелодии… ‒ но не стал ничего объяснять, только бросил неясную фразу: ‒ Рыцари слышат Вэй. Но зачем играть в Тени с Кружевами?

Его вопросы так напугали меня, что теперь я почти радовался молчанию: чем искать ответы, лучше пусть отдаёт внимание Книге! Я постарался взять себя в руки и отбросить мрачные мысли, занимался с мечом, прилежно пытался освоить искусство приготовления пищи, а в промежутках играл на флейте или подбирал на минеле мотивы старинных баллад Ордена ‒ мне казалось, выходит вполне неплохо.

В те дни мы не выбирались из узкой полоски дикой земли у Черты: тут Вил мог касаться Кружев, не привлекая внимания Звезды. И всё равно рисковал: рядом лежало Поле Трента, Луча со славой «самого талантливого Вэй и самого сурового Учителя». Но тогда это было окутано тьмой для меня: Поля я не ощущал, часто вовсе о нём забывал и понятия не имел, как тесно связана с ним судьба моего друга. И представить не мог, что и моя судьба связана с ним не менее тесно, и связь эта вызовет в мир Сумрака властную и грозную силу… и Вил видел не больше меня. Но он отлично понимал, как опасны его игры с Кружевами, ‒ и продолжал игру. Пока я ожидал, грустил и грезил, он танцевал на остриях кинжалов…

… и замирал от ужаса, и смеялся над своей дерзостью и своими страхами. Вымерял каждый шаг ‒ и взлетал на вершины самого отчаянного безрассудства. То решался вытворять всё, на что хватало сил и уменья, то пугался, и отступал, и осторожничал снова. Но Энт об этом ничего не знал.

Но он об этом ничего не знал и жил почти спокойно. И заканчивалась весна, и тёплый ветер унёс дождевые тучи, и лес расцвечивался свежими красками, звенел птичьими голосами, благоухал. Энтис проделал новую дырочку в ремне; волосы отросли до лопаток, и он обрезал их кинжалом. Он целыми днями не вылезал из озера, даже засыпал там, лёжа на спине, и Вил подплывал бесшумно и со смехом утаскивал его под воду. Сандалии протёрлись, и снова пришлось разрезать сапоги, чтоб их починить. В починке нуждалась и одежда: за три знака лесной жизни вся она истрепалась и порвалась, и Энтис (без особого волнения, впрочем) подозревал, что даже белый плащ никого не убедит, будто он Рыцарь, если под плащом заметят лохмотья, какие не часто увидишь и на нищем бродяге.

Конечно, он мог выйти на тракт и дождаться фургона торговца; мог сходить в Эверн ‒ там его всегда принимали как желанного гостя, особенно юные сьерины… Рваная одежда, руки в мозолях и ссадинах, криво обрезанные волосы ‒ всё это было неважно. Если бы Вил напомнил, как легко Рыцарю на Пути добыть вещь, которая ему нужна, он пошёл бы без всякого протеста, удивляясь, что сам не догадался.

Но Вил не напоминал, и Энтис никуда не шёл и занимался шитьём, пуская на заплаты то, от чего уже остались одни лоскутки. Плоды его усилий выглядели весьма причудливо, но он был ими вполне доволен; да и вообще, в летнюю жару одёжка не очень нужна… Замок, Путь, нарушенная Заповедь ‒ всё отступило в тень, в расплывчатую далёкую неясность «когда-то». Всё, кроме полянки и Вила.

Потом ему казалось, что Вил с самого утра был необычно взволнован, вглядывался в свои незримые Кружева с какой-то мучительной одержимостью во взоре… А он был спокоен (насколько мог, глядя на Вила с Книгой), и день его шёл обыкновенно: набрал, поджарил и съел грибы ‒ без участия друга, зато с энергичной помощью двух соек и бельчонка, ‒ потанцевал с мечом, искупался и принялся вырезать из дубовой щепочки гребень. Дело простое и приятное, возиться с деревом и ножом он любил с детства; но работа, занимающая глаза и руки, оставляла разум свободным и открытым для раздумий, а те вскоре сделались столь темны и тревожны, что нож то и дело срывался, окрашивая гребень алыми разводами.

‒ Спятил, ‒ вздохнул Вил, касанием Чар отнял нож и по рукоять загнал в стену. ‒ Дай руку.

Энтис подчинился (противиться просто не посмел), сцепил зубы и смотрел в сторону, изо всех сил пытаясь не дрожать. Вил развёл ладони, и освобождённая рука упала в траву ‒ без единой царапины.

‒ Что ты чувствовал? ‒ хмурясь, спросил он. ‒ Боль? Страх? ‒ он сильно куснул губу. ‒ Отвращение?

‒ Ты скажешь… ‒ Энтис покраснел. ‒ Спасибо. Ты настоящий вейлин теперь? Исцеляешь раны…

‒ Пара порезов ‒ это не раны. Услыхал бы тебя вейлин да на меня поглядел, умер бы со смеху.

Вил помолчал.

‒ Энт, почему ты никогда не спросишь, что там написано?

‒ Я не Чар-Вэй. ‒ Его пальцы судорожно стиснули заготовку для гребня. ‒ Меня Книга не касается.

‒ Но она принадлежала твоему отцу.

‒ Нет! ‒ его кровь словно обратилась в пламя и кипела в жилах. ‒ Он только хранил её, она досталась ему от отца, как и мне! Она была у него ‒ но она ему не принадлежала!

‒ Я думал, Орден презирает Вэй, ‒ медленно сказал Вил, ‒ но ты… но отчего Ордену бояться их?

‒ Тебя я люблю, а не презираю! Будь менестрелем или Вэй, а мне ты друг, и всегда будешь другом!

На щеках Вила вспыхнули и тут же пропали алые пятна.

‒ Не презираешь, но… Что злого в умении слышать Кружева, Энт? Чего тут бояться?! Я изменился? Стал хуже? Я должен понять! Чар ‒ ткань, из которой сотканы души, она создана Мерцанием, где же в ней Тьма? Мерцание ‒ дитя Света, и так прекрасны мелодии Кружев! Если б только ты мог услышать…

Энтис невольно поморщился.

‒ Энт, но почему?! Глядишь то с испугом, то печально, кричишь во сне… ты боишься Чар, ведь так? Я лечил тебя, а ты побледнел, как в День Кораблей, когда вэй’Брэйвин прошёл рядом. Ты сказал, у него тёмная тень. И у меня тоже? Ты уверен? Я иду во Тьму? Посмотри в моё будущее, Энт, скажи мне!