Эмили Сувада - Этот жестокий замысел [litres с оптимизированной обложкой]

– Эта комната посвящена голубям? – спрашиваю я.

Мато оглядывается по сторонам.

– Судя по всему, да. Птицы стали прилетать сюда уже после того, как я уехал, но жители города, кажется, полюбили их. Они превратились в символ генхакеров по всему миру. Хотя меня они всегда немного пугали. – Он прислоняется к одной из стен и скрещивает руки на груди. – Так чем ты на самом деле хотела сегодня позаниматься?

– Я же сказала… хочу научиться управлять имплантом.

– На самом деле тебе хочется не этого, – говорит он.

Оттолкнувшись от стены, Мато подходит ко мне. И тот непрошеный трепет, который возникает внутри каждый раз, когда я нахожусь рядом с ним, возвращается вновь, но в этот раз он сильнее. Мато прислоняется к наклонной стене рядом со мной с еле заметной улыбкой на лице.

– Ты хочешь научиться дроблению.

Трепет усиливается.

– Мне просто нужно заблокировать доступ…

– И дробление поможет с этим, – говорит он. – Любая команда, которую ты загрузишь в имплант, поможет тебе его контролировать. – Мато достает металлическую ручку из кармана и начинает вертеть ее в руке. – Я могу научить тебя этому, но на это потребуется какое-то время. Попробуем?

Я прикусываю губу, чувствуя, как натягиваются нервы от одной мысли об этом.

– Давай.

– Хорошо.

Он оборачивается и осматривает комнату, а потом достает наугад две емкости с образцами ДНК и ставит их на стол. Над ними в воздухе внезапно вспыхивают два трехмерных изображения: птица с зелеными перьями и алая птица с фиолетовыми полосами на кончиках крыльев. Они тихо и неподвижно парят над столом.

– Хорошо, а теперь посмотри, что я сделаю с ними, если сосредоточусь на каждой в отдельности, – говорит Мато.

Его глаза стекленеют, и изображение зеленой птицы меняется. Она вдруг оживает и начинает хлопать крыльями, выписывая круги по комнате. На самом деле ее здесь нет – это простое VR-изображение, – но, когда она пролетает у меня над головой, я невольно приседаю.

Мато останавливается, и птица замирает. А затем он посылает команду алой птице, и она отправляется в медленный, ленивый полет над столом.

Мато улыбается:

– Это довольно просто. И сейчас я попробую дробление.

Его маска становится более прозрачной, когда он смотрит на птиц. Его глаза стекленеют, тело напрягается, и птицы снова оживают. Только сейчас они двигаются вместе. Парят в воздухе, выписывая сложные узоры, то снижаясь, то подхватывая невидимые порывы ветра. Ему как-то удается контролировать их о дновременно. Мато моргает, маска темнеет, и птицы замирают.

– Я использовал дробление, – говорит он. – Сосредотачивался на каждой птице разными разделами мозга. А теперь твоя очередь.

– Это… это кажется невозможным, – бормочу я и обхожу стол, чтобы встать на то место, где только что стоял он.

Я даже представить себе не могу, как выполнять две команды одновременно, но все же вызываю интерфейс манжеты и загружаю беспроводное соединение, отчего каждый из контейнеров начинает подсвечиваться. Я сосредотачиваюсь на них и загружаю команды. Птицы начинают двигаться по очереди, сначала отправляется в полет алая, а затем зеленая. Но когда я пытаюсь заставить их парить одновременно, мой взгляд мечется между ними, и птицы перемещаются короткими отрывистыми движениями.

Мато подходит ко мне и встает так, что я спиной чувствую ткань его куртки.

– Ты не пытаешься смотреть на них одновременно, – говорит он. – Ты пытаешься придумать, как смотреть на них одновременно. Только ты забыла, что изображения реагируют на сеть электродов у тебя в голове, а не на то, что ты видишь глазами. Попытайся просто ухватиться за мысль, что ты можешь смотреть на них одновременно.

Я медленно выдыхаю и, глядя на птиц, пытаюсь сосредоточиться на мысли, что могу смотреть на них одновременно. Они снова оживают и даже ускоряются, но все еще летают по очереди, и я не чувствую ничего необычного у себя в голове.

– Старайся лучше, – говорит Мато. – Ты можешь сделать это, я уверен.

Я упираюсь кончиками пальцев в стол и пытаюсь сосредоточиться. Сначала все, что приходит в голову, это два изображения, наложенные друг на друга, но затем эта мысль размывается у меня в голове. Я ощущаю, как стена, которую видела в своем сознании, поднимается, но затем в основании черепа расцветает боль. Я отступаю и качаю головой.

– Не получается, – говорю я.

Мне почти удалось это сделать, но боль оказалась просто нестерпимой. Регина говорила, что я еще не полностью исцелилась. Наверное, не стоит так рисковать сейчас. Я потираю виски.

– Может, лучше немного подождать? Это ощущалось странно.

– Ты можешь практиковаться в любое время, – говорит Мато. – И если получится хоть раз, то дальше будет легче. Но не пытайся использовать больше двух объектов. Я так тренировался, наверное, года два. Если ты слишком быстро начнешь дробить мозг на большее количество частей, то можешь навредить себе.

Я вздыхаю.

– И почему все так озабочены тем, что я могу причинить себе боль? – бормочу я.

Мой взгляд скользит по комнате и останавливается на емкости с образцом светящегося штамма на незаполненной полке. Я поднимаю образец и кладу на стол. Рядом с трехмерным изображением одной из кобальтово-черных птиц в воздухе повисают листы с отчетом о секвенировании [11] Секвенирование – определение последовательности аминокислот в молекуле ДНК и РНК. и диаграммами генов. Я просматриваю их, всматриваясь в ДНК птиц. Хакеры Энтропии создали других голубей, но Регина говорила, что эта стая мутировала самостоятельно.

– Что-то ищешь? – спрашивает Мато.

– Просто смотрю.

Я пролистываю отчет о светящемся штамме и вчитываюсь в мутации ДНК. Большинство из них выглядят вполне обычно, но есть несколько причудливых изменений, на изучение которых мне бы потребовались годы. Кажется, словно в птичью ДНК сплайсировали [12] Сплайсинг – процесс удаления определенных последовательностей белков с последующим склеиванием оставшихся частей. гены грызунов, медуз и даже бактерий.

– Мне не верится, что этот штамм появился в ходе естественной мутации, – говорю я. – Но при этом нет и доказательств обратного.

Я загружаю карту ареала распространения светящихся птиц. Похоже, эта стая впервые появилась в Канаде. И она бурно разрасталась. Миллионы особей пересекли страну и разделились. Часть из них отправилась на Аляску, а затем в Россию, а часть в Гренландию и Европу.

– Они повсюду, – говорит Мато. – По всему миру.

Я киваю и, нахмурившись, всматриваюсь в карту, когда какие-то отголоски воспоминаний всплывают в памяти. Но тут по бункеру разносится взрыв, эхом отражаясь от стен и заставляя емкости раскачиваться. За ним следует еще один, а затем им вторят несколько небольших хлопков вдалеке.