Хелью Ребане - Выигрывают все [сборник рассказов]

— А если оба эгоиста отреклись друг от друга?

— Их отправляли вместе на Эгос, — усмехнулся Гессеринг.

— Как и в жизни, в вашем эксперименте пострадали именно альтруисты. Ведь они оплакивали своих мнимо умерших жен и мужей!

— Не бывает экспериментов без побочных явлений. Зато какое будущее их ожидало — общество альтруистов! Я предсказывал, что лет через тридцать Эгос и Альтрус будут существенно отличаться друг от друга. В результате ожесточенной борьбы эгоистов на Эгосе образуется мощное индустриальное общество, а на Альтрусе нечто подобное «Утопии» Томаса Мора. Но оказалось, что я в самом начале допустил просчет. Я предполагал, что большинство переселяемых попадет на Эгос — по сути дела, все люди эгоисты. Думал, что на Альтрусе окажется в лучшем случае десятая часть. Споров в комиссии было немало. Остановились на том, что после первой тысячи пар выяснится закономерность, а дальше посмотрим. Для начала построили на Эгосе девять стандартных городов, на Альтрусе один. А число распределилось почти поровну. Я принялся детально разбирать данные эксперимента и выяснил, что, как правило, в парах если один супруг был эгоистом, другой оказывался альтруистом. Я даже сформулировал первый закон Гессеринга: «Эгоисты женятся на альтруистках, альтруисты на эгоистках». Это статистическая закономерность. Она дает о себе знать лишь при большом количестве супружеских пар. Иногда в браке состояли двое эгоистов, но редко. Кстати, это легко объяснить. Альтруизм — потребность жертвовать. Эгоизм требует жертв. Лишь сочетаясь друг с другом, эгоист и альтруист могут жить в соответствии со своей натурой.

— Но почему же ваша программа провалилась? — спросил я.

— Мы построили на Альтрусе дополнительно несколько городов и получили две планеты с одинаковой численностью населения. У меня была заветная мечта — дожить до того времени, когда результаты эксперимента будут налицо. Но не зря говорят: бойся дня, когда сбудутся твои мечты…

— Что же случилось?

— А вы сами не догадываетесь?

— Население вымерло?

— Почему вы так думаете? — удивился Гессеринг.

— Но вы же сами сказали, что эгоисты женятся на альтруистках, а альтруисты жаждут иметь спутницей жизни эгоистку…

— Нет. Эгоисты поневоле переженились с эгоистками, альтруисты с альтруистками.

Корабль стал снижаться. Журналисты прильнули к иллюминаторам.

— Если бы они знали, какое их ждет разочарование, — вздохнул Гессеринг.

Он поднялся и пошел к выходу. Я последовал за ним.

— Вы так и не сказали, что же все-таки…

На его лице появилась знакомая усмешка:

— Эгоизм и альтруизм не являются наследственными качествами, как, например, цвет глаз или темперамент. Как вы думаете, кого вырастили альтруисты? Закоренелых эгоистов. Конечно, если рассматривать статистически. Иногда случалось, что их дети вырастали альтруистами, но очень редко. Потомки эгоистов, привыкшие заботиться и о себе и о своих родителях, выросли альтруистами. Теперь те и другие вновь перемешались.

Люк открылся. Мы с Гессерингом стояли на трапе. Вид, открывшийся взору, удивительно напоминал земной ракетодром.

— Это Эгос или Альтрус? — Спросил я.

— Я тоже хотел бы это знать, — ответил он и начал спускаться по трапу.

В детстве я хотел стать летчиком. Теперь мне двадцать семь лет. У меня квартира на окраине города. Ночью, когда жена и дочка спят, я иду в темную кухню, сажусь на подоконник, закуриваю и смотрю в ночь.

Где-то неподалеку аэродром. То и дело в воздух поднимается самолет и с гулом пролетает над нашим домом. Стекла в окнах дребезжат. В чернильном небе загораются огни. Красный, зеленый, белый. Я докуриваю и иду спать.

Первое, что я вижу утром, это будильник. Стрелки его образуют одну вертикальную линию. Ровно шесть. Я нажимаю на кнопку до того, как он начнет звонить, и встаю. На кухне я ставлю чайник на огонь и зажигаю первую сигарету этого дня.

В дверях появляется жена.

— Не кури натощак, — говорит она. В эту минуту она похожа на будильник. Она повторяет себя каждое утро.

Через сорок минут я ухожу.

Приближаюсь к институту я уже почти бегом. Трехминутное опоздание — это объяснительная. Лучше опоздать на три часа, чем на три минуты.

На дверях отдела металлический кружок с цифрами 1 и 3. Отдел 1. 3. Открываю дверь.

Помещение темновато, и сейчас, ранним осенним утром, включены настольные лампы. В комнате тесно. Везде письменные столы. Это легкие светлые столы. Только два стола темного дерева. Они чинные, массивные, двухтумбовые. За таким столом должен сидеть чинный, массивный мужчина, по меньшей мере кандидат наук, а еще лучше доктор. Хозяин одного стола Удо Тренкма, другого — Эндрик.

Заведующий нашим отделом Удо Тренкма кандидат технических наук, но он не массивный и не чинный. Он длинный, тощий и нервный. На макушке у него лысина. Он носит очки в темно-коричневой модной оправе. Толстые стекла очков дают ему возможность читать наши мысли, а свои скрывать. Ни за что не угадаешь, что у него на уме, никогда не знаешь, чего от него ожидать. Но ясно одно: Тренкма никогда и не хотел стать летчиком. Он хотел стать начальником отдела и стал им.

Эндрик Эсси сидит прямо передо мной. Он под стать своему столу. Широкая квадратная спина, сильная шея, большая квадратная голова. И во всем остальном Эндрик стремится быть достойным своего стола. Он хочет во что бы то ни стало стать доктором наук. Эндрику Эсси сорок лет, но для нас он просто Эндрик.

Он оборачивается, и передо мной возникают его низкий квадратный лоб, широкий нос и тяжелый подбородок.

— Здравствуй, Мати, — говорит он, улыбаясь.

— Здравствуйте, — лицемерно улыбаюсь я ему в ответ. Я знаю, что меня ожидает.

— Слушай, Мати, будь другом, окажи услугу.

Он берет кипу печатных листов и кладет на мой стол. Это очередной параграф его диссертации. Диссертации, которую никогда не придется защищать. Так считают в отделе все. Кроме Эндрика, конечно.

— Прочитай, а? — просит он.

— Ладно, — соглашаюсь я.

Моника разговаривает по телефону. На ней джинсы и облегающая темно-синяя водолазка. Она сидит весьма непринужденно на письменном столе и покачивает ногой. Ей девятнадцать лет, и она свято верит, что терпение начальника не имеет пределов. Она разговаривает громко, хохочет еще громче.

— Нет, ты можешь себе представить? — говорит Моника. — Я его вчера по стенке размазывала!

Речи ее всегда фантастичны.

Тренкма бросает в сторону Моники мученический взгляд.

— Ну! — продолжает Моника. — Он это заслужил!

Можно предположить, что речь идет о будущем муже Моники, Пээтере. Мы все хорошо информированы. Моника охотно делится и со мной. Наверное, потому, что я никогда не выдаю секретов. Молчать я умею. Никто не подозревает, что я хотел стать летчиком. Даже жена. Она и не сомневается в том, что я с детства мечтал стать младшим научным сотрудником.