Николай Равич - Бактриана [Затерянные миры. Т. XXII]

Имейте в виду, что Кафиристан не горная и дикая страна тчк Ее цивилизация, государственный аппарат и военная организация стоят на очень высоком уровне и во многих отношениях превосходят наши тчк Информация поставлена так, что сегодня мне сообщили, кто я такой и зачем послан сюда вами тчк Полагаю, что оружие нужно выслать безотлагательно, хотя едва ли уже можно помочь Энверу тчк До получения оружия мне запрещен выезд из Кафиристана тчк Изучение этой страны имеет громадное значение для Англии и всего человечества тчк Поэтому я не намерен пока выезжать отсюда тчк Ваш № 13031 сообщаю: Совет Старейшин подчиняется правительнице по имени Бактриана тчк Я требую чтобы вы эту телеграмму доложили вице-королю тчк».

Лежа в постели, я все еще вспоминал встречу с Бактрианой, обрывки разговора. О, сколько бы я дал, чтобы повторить эту встречу сначала. Я сказал бы другие слова. Она бы поняла, что перед ней сидит не просто английский агент. Величайшие ученые мира завидовали мне. Это я первым после Роулинсона, открывшего надпись Дария [61] Дарий — древний персидский царь. на скале в Бегистуне [62] Бегистун или Бизутук — селение в Персии. В Бегистуне находится скала с клинообразными надписями и барельефами, сделанными персидским царем Дарием I. , начал свободно разбирать вавилонскую клинопись и обнаружил, что язык семитского населения Вавилонии близок к кушитскому [63] Кушитским языком называется язык восточноафриканских несемитических племен (сомали и др.). Название происходит от страны Куш, расположенной к югу от Египта. и к древнееврейскому языку, на котором написана Библия.

Неужели она не понимает, что я, может быть, единственный европеец, знающий язык тех из ее племен, которых не понимают даже сами кафиры…

Теплое, прижавшееся ко мне тело заставило меня оторваться от своих мыслей. Это была Дизана. Она положила мне голову на грудь.

— Ты ее видел?

— Да, — ответил я рассеянно. Мне было неприятно говорить с Дизаной о Бактриане. Мне вообще не хотелось говорить, я был слишком взволнован и не мог заснуть, хотя утро уже давно сменило ночь.

Дизайна это поняла. Она приподняла свою стриженую голову и спросила:

— Скажи, ты влюблен?

Я вспомнил слова Робертсона:

«Пляска играет важную роль в интимной жизни кафиров; она бывает то религиозным обрядом, то зрелищем или развлечением. Кафиры пляшут и тогда, когда счастливы, и тогда, когда повергнуты в печаль».

Бедный сэр Дж. Робертсон! Он был политическим агентом в Чильчите, где раньше служил врачом. Его начальником был полковник Дюранд — тупой солдат. Когда Робертсон получил разрешение поехать тайно в Кафиристан для того, чтобы изучать страну, где никогда не бывал европеец, Дюранд пожаловался начальству, что его врач вместо того, чтобы лечить больных, занимается научными путешествиями. К тому же, Робертсон не попал в Кафиристан и начал его описывать по племени сияпушей, где он пробыл почти что пленником около года. Это все равно, что по бушменам [64] Бушмены живут в Южной Африке. Они по своему развитию стоят на самой низкой ступени культурного развития. Бушмены — малого роста, цвет кожи у них от светло-желтого до темно-коричневого. Ведут бушмены бродячий образ жизни. , живущим в английской Южной Африке, судить о том, как живут англичане в Лондоне. Переправляясь через Инд, Робертсон потерял все фотографии и большую часть материалов, и этим окончилась первая неудачная попытка европейцев проникнуть в Кафиристан.

Но в данном случае Робертсон был прав: в Кафиристане танец, так же, как и спорт, являются такой же необходимостью, как еда и сон.

В этот день все здания в городе были разукрашены цветочными гирляндами, на улицах и площадях стояли триумфальные арки для будущих победителей, а празднично разодетая толпа со всех сторон стягивалась к стадиону.

Это был праздник в честь Гиша — бога войны.

Мне подали того самого коня, на котором я ехал первый раз в Совет Тринадцати. Неизменный Джаст ехал рядом со мной.

Вокруг нас переливалось человеческое море, шумя и волнуясь. Женщины, мужчины и дети с венками на головах, одетые в синие, желтые и красные туники, с веселыми шутками бросали друг в друга цветами и какими-то разноцветными пузырями, напоминающими наши детские шары. Многие из них при прикосновении с шумом лопались.

Я вспомнил парижский карнавал 14 июля [65] 14 июля — начало великой французской революции. В этот день восставшим народом была разрушена крепость Бастилия, — государственная тюрьма. Годовщина взятия Бастилии — национальный праздник. 14 июля устраиваются народные празднества. — самый веселый народный праздник. Но там на десять человек приходилось девять больных, завядающих от болезней и скучного однообразия городской жизни. Здесь источником веселья были здоровье, физическая сила и красота. Не слышно было скабрезных шуток, не видно непристойных жестов. Взрослые играли, как дети. Люди шли по усыпанной цветами мостовой, и со всех балконов к садов, расположенных на крышах, в них бросали цветами.

Меня поразила, кроме всего остального, вежливость толпы, и я только впоследствии узнал, что в этом отношении кафиры превзошли даже китайцев.

— Ведь праздник в честь бога войны едва ли располагает к особой радости. Почему же все веселятся?

— Потому, — ответил Джаст, отмахиваясь от шара, который в него запустила какая-то кафирка среднего роста — футов в шесть, — что война для достойного человека такой же праздник, как для труса — мир.

Стадион был облеплен многотысячной толпой, но ее сдерживали по кругу воины в блестящих касках, с пиками в руках. Они же образовали, выстроившись друг против друга в две шеренги, узкий коридор для проезда к главной трибуне.

Середину трибуны занимал Совет Тринадцати.

Старички восседали несколько ниже кресла, окруженного стражей, которое, однако, было пусто.

Слева и справа от мест старейшин сидели представители различных племен и сановники, одетые в очень яркие тушки.

Джаст провел меня к изолированной ложе с каменным полукруглым сиденьем и таким же столом перед ним.

На столе лежали фрукты и стояли сосуды с вином. Вся трибуна была выстроена из камня, похожего на мрамор и покрытого каким-то блестящим составом, так что на его поверхности лица, краски и солнце отражались, как в зеркале.

На арене стадиона двигались отряды солдат. Это были люди не менее семи футов ростом, в блестящих шлемах и в очень коротких набедренных повязках. Они шли четырехугольниками, шеренга за шеренгой, держа в правой руке небольшие топорики. Мускулатура их была выражена так же рельефно, как на древних фресках с изображением похода римских гладиаторов.