Катя Саргаева - Полет на Плутон

— Да ладно! — я не верила своим глазам, я вообще уже не мечтала о компьютере и уж тем более о своем. Я гордо и с поклоном приняла его из рук Глеба, дабы не нарушать заданный им тон прошлого века, и прижала ноутбук к груди как живого человека, а потом поцеловала, — привет мой родной! Ты скучал по мне? Ты можешь поверить, мы снова вместе!

— Его правда полностью почистили, — прервал Глеб мои сюсюканья с ноутбуком, — и Борский разрешил пользоваться им только в медблоке, так что теперь он собственность тюрьмы. И ты будешь раз в неделю проходить полиграф. Согласна?

— Ой, да брось, типа кого-то интересует мое согласие.

— Я создаю иллюзию выбора, согласись, так жить приятнее.

— Ну все, я думаю, что к концу дня разгребу твой свинарник и завтра начну вносить данные. Тебе понравится, не криви носом, хорошо когда все на своих местах и под рукой.

— Я никогда не был женат и никогда не работал с женщинами, так что может быть мне и понравится.

— Глеб, у меня вопрос не по теме. Я живу в камере с Рогожиной Ирой, помнишь ее?

— Как же не помнить любовницу Борского. А в чем вопрос?

— Я могу забрать ее с собой наверх?

Глеб молчал и задумчиво тер подбородок, я не мешала ему думать.

— Я поговорю с Борским, думаю, что он разрешит. А ты ей уже что-то пообещала?

— Нет, ты же сказал что нельзя никому говорить, я и не говорила. Ты же знаешь, что я послушная девочка. Глеб, а можно еще вопрос? Ты же видишь, что я не опасна, скажи, почему меня здесь держат? Ведь я готова на любые соглашения, на вербовку, да на что угодно, лишь бы вернуться к нормальной жизни. Я говорила об этом Борскому, и на полиграфе. Почему бы не договориться со мной и не отпустить?

— Я не могу об этом говорить. Единственное что могу сказать, и это должно остаться между нами, так это то, что готовится очень серьезный проект, в котором будут участвовать многие из вас.

— Если можешь, скажи насколько это страшно? Ира уже рассказала мне об опытах на людях. Я знаю, что это секретно, и я вообще не должна об этом знать, но Борский делится с Ирой некоторой информацией, а она по непонятной для меня причине доверяет мне, и рассказала об этом. С тобой ведь я могу это обсудить.

— Это менее страшно, чем опыты на людях, извини, но это все, что я могу тебе сказать.

— Хорошо, спасибо и за это. Глеб, может быть я и кажусь каменным истуканом и острова Пасхи, но я очень благодарна тебе за хорошее отношение. Для меня это очень много значит.

Я снова зарылась в бумажки, карты, снимки, выписки и прочее, и не заметила как прошло время. Пришел Глеб и принес мне обед, я его об этом еще даже попросить не успела, так как потерялась во времени.

— Я поговорил с Борским на счет Рогожиной, — сказал Глеб, пока я уплетала куриный суп, — он согласился, но при условии, что она будет работать парикмахером, она отлично стрижет. Если он просто так разрешит ей переехать наверх, то это будет выглядеть плохо, у нее и так куча всяких привилегий.

— Спасибо, Глеб! И за обед тоже.

Вечером, вернувшись в камеру, я застала Иру в грусти и печали.

— Что случилось? — спросила я, присев к ней на кровать.

— Да ничего, иногда накатывает какая-то хандра. На улицу хочу, скорее бы уже разрешили листву собирать.

— Ирка, гони свою хандру лесом, у меня отличная новость. За работу в медблоке Глеб мне выбил камеру наверху, и мне разрешили забрать тебя с собой.

Ира сидела на кровати не шевелясь, а из глаз ее лились слезы.

— Ну ты чего мать? Новость ведь хорошая.

— Спасибо, — ответила она и обняла меня, продолжая плакать.

— Ааааа, больно, — застонала я, так как все тело у меня болело, а Ира крепко обняла меня. Когда я застонала она поцеловала меня в щеку и отпустила.

— Тебе правда придется работать парикмахером, ты не против? Глеб сказал, что у тебя и так много всяких привилегий, и Борский не хочет тебя выделять.

— Конечно не против, я за жизнь наверху что угодно буду делать, только мне никто таких предложений не делает. — Ира замолчала, и внимательно посмотрела на меня, потом продолжила, — зачем ты это делаешь? Я ведь тебе никто, и ты меня знаешь всего несколько дней.

— Сама не знаю. Я никогда не жила одна, а вдвоем веселее. К тому же ты нормальная. Была бы ты как Неля, я бы тебя с собой не позвала.

— Да ладно, Нелька нормальная баба.

— Может и так, но я ее боюсь, а тебе почему-то доверяю. Ну так что, будешь слезы лить или шмотье паковать? Через полчаса за нами охранник придет.

Ира тут же подскочила с кровати и вытерла слезы. Она сняла с подушки наволочку и сгребла в нее шампунь, кремы, которые дарил ей Борский, (Ира была единственной во всей тюрьме у кого была французская косметика) свои личные вещи и белье. Все уместилось в наволочку. У меня же вообще ничего кроме зубной щетки, лекарств и мази, которую дал мне сегодня Глеб не было, весь мой багаж уместился у меня в карманах.

Я действительно и сама не знала почему взяла Иру с собой наверх. Вероятно меня манило то материнское что в ней было, и это что-то она направляла на меня.

Пришел Витя, он сопроводил нас в новую камеру. Ира прижимала к груди свой скарб в наволочке как самое ценное что у нее было. Я чувствовала исходящие от нее трепет и волнение, как будто она переезжала в королевский дворец. Эти чувства передались и мне, мне хотелось поскорее посмотреть на свое новое жилище. Наверх мы поднялись на лифте, там я узнала, что здание тюрьмы состояло из восьми этажей, мы находились на четвертом. Я удивилась тому, что здесь так много этажей, мне хотелось спросить об этом Витю или Иру, но они оба сохраняли полное молчание, как и при любом сопровождении. Витя не сказал мне ни слова, и я решила, что значит так надо, и даже при Ире нужно держать дистанцию.

Когда мы вышли из лифта на первом этаже, я почувствовала запах пыли и сухих прошлогодних листьев. Окна были открыты, и в здание врывался ветер, принося с собой ароматы весны. Ира вдруг остановилась и, закрыв глаза глубоко вдохнула этот воздух. Когда он добрался до моих ноздрей, я поняла, как хорошо выбраться из подземелья, а ведь я пробыла там всего несколько дней, а Ира четырнадцать лет.

— Пойдем, нельзя останавливаться, — сказал Витя, легонько подтолкнув Иру, — в камере откроете окно на всю, и будете дышать пока легкие не лопнут.

Мы двинулись дальше. Повернув за угол мы попали в небольшой коридор, по обе его стороны были тяжелые металлические двери, здесь камеры не просматривались со всех сторон. На стенах между дверями висели кашпо с цветами, и Ира провела рукой по листве одного из них. Было ощущение, что она никогда не видела живое растение. В конце коридора было большое окно, и в него лился свет.

Наша камера была угловой, Витя приложил ладонь к электронному замку и послышался щелчок. Он распахнул перед нами дверь, и мы чуть ли не толкая друг друга рванули вперед.