Катя Саргаева - Полет на Плутон

— Ты так сказала, как будто где-то в книге это прочитала.

— Моя мама однажды задала мне тот же вопрос — что для меня значит вера, и зачем она мне так нужна. Я не смогла ей сразу ответить, но мне хотелось, чтобы она поняла меня, и тогда я написала это, как школьное сочинение на тему «что дает вера». Я помню эти слова наизусть, потому что мне часто задавали этот вопрос, и я всегда отвечала вот так. Поверь мне, чужой атеизм, смешки и нападки это ничто в сравнении с этой соломинкой, и сейчас она мне как никогда нужна, потому что я нахожусь в воде без спасательного жилета посреди Тихого океана в двенадцатибальный шторм.

Ночью мне снились кошмары, я бегала по лабиринту, за мной гонялись чудища и хотели сожрать. Во сне мне было не страшно умереть, мне было страшно оттого, что если они меня поймают, то заживо раздерут на части и обглодают мои кости. Я пряталась за поворотами и углами лабиринта, и все отчаянно искала выход. Я была уверена, что он есть, мне только нужно его найти. Во сне наше подсознание решает житейские проблемы, пролистывает все возможные варианты решения и выбирает наиболее подходящий. Вероятно и мое подсознание искало выход из той ситуации в которой я оказалась. Только выхода не было, сколько вариантов не пролистывай. Эта тюрьма мое пристанище, я должна принять этот факт и как-то наладить здесь свое существование.

Утром я проснулась от громких звуков, это надзиратель бил металлической бейсбольной битой по решеткам.

— Подъем суки! — кричал он, проходя между рядами камер.

Мне еще снился сон, я убегала от очередного чудища по коридору лабиринта. От криков и звуков я вдруг подорвалась с кровати и почему-то рванула к решетке камеры. Я еще не проснулась, и вообще не соображала что делаю. Я схватила обеими руками решетчатую дверь камеры и начала изо всех сил трясти ее. Я была на миллиард процентов уверена в том, что это и есть выход из лабиринта, я знала, что за мной бежит чудище, и должна была выйти любой ценой. Тут я очнулась, Ира трясла меня за плечи с криками «да проснись же ты!», а я от нее отбивалась, приняв за чудище. Я кричала так, что сбежались охранники, они посчитали, что Ира напала на меня.

— Отпустила ее! Быстро! — кричал один из охранников Ире, открывая дверь камеры.

Тут до меня дошло, что все выглядит не так как есть на самом деле, и Ира сейчас огребет из-за того, что хотела мне помочь.

— Нет! Все нормально! Она ничего плохого мне не делает! — крикнула я.

Один из охранников уже летел на Иру с резиновой дубинкой в руке, его мозг еще не успел обработать сказанных мною слов, и тело опережало разум. И тут я совершенно бессознательно закрыла Иру собой. Я получила два удара дубинкой, один по плечу, второй по спине. Это было очень больно, я даже не представляла, что обычная резиновая дубинка может причинить такую дикую боль. Я с криком повалилась на пол, и лишь тогда разум охранника догнал тело. Все это произошло в считанные секунды. Ира присела ко мне и объяснила охранникам ситуацию. Тот что нападал крикнул что-то о том, что нас шизонутых бабищ не поймешь, и вышел из камеры, заперев дверь.

— Ну и что это был за альтруизм? — спросила Ира, помогая мне подняться с пола.

— Сама не знаю, видимо просто рефлекс. Ты ни в чем не виновата, и вообще хотела мне помочь. Было бы не справедливо, если бы он тебя избил.

— Жизнь вообще несправедливая штука. Сними футболку, посмотрим на твою спину. Я не раз получала этими дубинками, и знаю что это очень больно, ими и ребра можно сломать.

Я сняла футболку, и Ира скривила лицо.

— Что, все так плохо?

— Кровоподтек приличный.

— Ладно, у меня сегодня первый день в медблоке, чем-нибудь намажу.

Спустя полчаса Ира сказала что пора идти на завтрак. Для этого мы встали перед дверью и ждали когда ее откроют, такие правила. Подошел охранник и выпустил нас, мы подошли к общей двери и стали возле стены, туда же в ряд становились все заключенные. На сопровождение в столовую охранников было больше, я насчитала десять человек. Всего в этом блоке была двадцать одна заключенная, я хотела спросить у Иры, где остальные женщины, но охранник погрозил мне дубинкой, и сказал, что во время похода в столовую никто не разговаривает. До столовой мы шли колонной по одному человеку, рядом, второй колонной, но с б о льшим разрывом шли охранники. Путь наш был недолог, так как столовая была соседним помещением с нашим. Теперь мне стало понятно, откуда пахнет едой. Помещение столовой было того же размера, что и наш женский блок. Слева от входа находилась линия раздачи, за ней стояли столы на четыре человека в несколько рядов. От запаха еды мой желудок тут же подал знак, что в него пора бы закинуть что-нибудь более калорийное, чем йогурт и яблоки. Я знала, что нельзя налегать на еду, так как я еще не отошла от действия всех препаратов, что мне вкололи за последние дни. К линии раздачи мы прошли той же колонной, а охранники рассредоточились по периметру столовой.

Я взяла себе немного ненавистной овсяной каши, омлет и чай. Я помнила, что Витя сказал мне никого не разглядывать, и смотрела исключительно перед собой. В столовой уже можно было разговаривать между собой и со всех сторон слышались негромкие разговоры. Мы с Ирой сели за стол, и я уставилась в свою тарелку. Вся посуда, как и приборы, были силиконовые, я таких никогда не видела. Хорошо, что не получу удар металлической вилкой в спину, подумала я. Мне хотелось побыстрее поесть и смыться в медблок. Я глотала не жуя и не чувствуя вкуса пищи. Мне казалось, что все на меня смотрят и хотят сделать своей шестеркой.

К нам подсели две женщины, они были как Тимон и Пумба. Пумбой была большая и толстая женщина с коротко стрижеными темными волосами и грубыми чертами лица. Тимоном была невысокая и худенькая женщина. У нее были волосы неестественно желтого цвета, было видно, что они накручены на бигуди, они были как пух одуванчика, и разлетались при любом движении головой. Маленькие глазки, носик, ротик, всем своим видом она напоминала цыпленка. Обеим женщинам на вид было около шестидесяти лет.

— Ну что, давай знакомиться смугляночка? — сказала толстая женщина.

Голос у нее был грубый и прокуренный. Мне было так страшно, что даже мой внутренний маячок, который ловит чужие эмоции замер в оцепенении и ничего мне не передавал.

— Почему меня все называют смугляночкой? — спросила я, — не такая уж и смуглая у меня кожа.

— Потому что ты свежая, здесь всех новеньких так называют. Мы сидим годами в этом гребаном подземелье, и оттого все бледные как рыбьи задницы. Вот посидишь здесь годик-другой и сравняешься с нами. Так что, имя у тебя есть?

— Рита.

Женщина говорила громко, но видимо у нее от природы был такой голос, и в нем не было агрессии.