Катя Саргаева - Полет на Плутон

Я сидела перед монитором, но ничего перед собой не видела, во мне появилось чувство, которого я никогда в жизни не испытывала, во мне кипела ревность. Пришел Дима, он принес мне поесть. Он поставил передо мной тарелку и поцеловал меня в макушку. Когда-то так делал и Гога, он всегда целовал меня в макушку ставя передо мной тарелку. Он говорил что глухонемые так желают приятного аппетита, наверное он это выдумал, но мне все равно было приятно, этот жест был только наш, и только мы с ним знали что он означает.

— Жучок, я чувствую от тебя бурю негативных эмоций, что случилось?

— Я очень плохой человек Медведь, я ревную Иру к Алле. Я знаю, что это очень плохо и неправильно, Алла ее дочь, а не я. Но так это мерзко оказывается! Ты меня больше не любишь, да?

— Да конечно, мечтай больше, — сказал Дима, накалывая на вилку сосиску, — открывай рот, — я откусила сосиску, и Дима наколол на вилку вареную картошку. — Ты от моей любви так просто не избавишься. Как там твой Гога говорил? Сиамская болезнь?

— Нет, мой золотой, это у них с мамой была болезнь, а у нас с тобой любовь. Совершенно другое чувство. Доброе и нежное, открытое, трогательное, возвышенное, только наше, личное и родное. Мы с тобой уже три года вместе, а ты все равно меня иногда кормишь, хотя я и сама вполне могу поесть. Так ты выражаешь свою обеспокоенность моим состоянием, и делаешь то, что нужно мне и помогает мне больше всего — проявляешь родительское, медвежье участие. Это любовь. А у них была болезнь, они не могли друг без друга жить, нуждались друг в друге как наркоманы. Они не были счастливы вместе, они просто не могли друг без друга. Это дурная привычка, зависимость, но не любовь. У нас не так.

— Я на продуктовом складе нашел грузинский чай, решил, что ты обязательно захочешь его попить и заварил, сейчас принесу.

Я взяла Димину ладонь и прислонила к своей щеке. Когда-то Дима сказал, что в таком положении он максимально меня чувствует, все мои ощущения и эмоции, всю меня, как оголенный провод. Тогда я пыталась рассказать, как сильно я люблю его, и мне не хватало слов. Сейчас это был наш жест, который понимали только мы, им я как будто говорила «я так сильно люблю тебя, что не смогу выразить это словами, но ты сможешь это почувствовать».

— А почему ты вдруг Иру заревновала? — спросил Дима, поставив передо мной чашку с чаем и поцеловав меня в макушку. — Ты же всегда знала, что у нее есть своя дочь, и как сильно она ее любит.

— Раньше я не думала, что они когда-нибудь встретятся, и всю свою материнскую любовь она выливала на меня. Мне просто хочется иметь маму. Я не знала, что это такое и зачем она вообще нужна пока не встретила Иру. Тетя Марина для меня была запретным плодом, чужой мамой, и я очень боялась, когда она проявляла на мне свое материнство. Я была безмерно счастлива тому, что мне просто разрешили побыть в их семье, у меня никогда и мысли не было о том, чтобы стать частью этой семьи. Знаешь, как если дворовую собаку пустить в дом она не будет хозяйски разгуливать по квартире, она будет бесконечно счастлива тому, что ей просто разрешили поспать в тепле на коврике в пороге. Я всегда ощущала себя такой собакой в их семье, хотя они всегда очень хорошо ко мне относились, и всегда приглашали в квартиру. Ирка всегда была только моей, а сейчас мне нужно будет отдать ее Алле, даже не поделиться с ней, а отдать Иру полностью. Сейчас они приедут, и Ирка забудет про меня и будет облизывать Аллу. Я ее уже невзлюбила только за это, хотя в глаза ее не видела. Я знаю, что это неправильно, но я это чувствую, и это очень неприятно.

Я чувствовала, что вот-вот расплачусь и всеми силами пыталась себя сдержать, но у меня не вышло, и я прижалась к Диминой груди.

— Не плач моя девочка, у тебя есть я. Я конечно не мама, но очень тебя люблю.

И правда, у меня ведь есть Дима, а это очень, очень много.

Я следила за передвижением пешей группы. Саша сказал, что за два часа должен добраться до места встречи, времени было в обрез.

— Рита, что делать, если мы не успеем? — спросил меня Борский.

— Вы снимете маски и будете дышать обычным воздухом. Чем дольше вы будете дышать, тем больше вы будете облучаться. Если вы на десять минут и разминетесь, то не смертельно, я вас вылечу, у меня уже все готово, и мы сразу начнем реабилитацию. Но вы все равно держитесь до последнего. Саша привезет вам наши уличные костюмы, там не нужен баллон с кислородом, материал костюма не пропускает радиацию и фильтрует воздух, но баллоны с кислородом он на всякий случай тоже прихватил.

Прошло еще минут двадцать, и я решила узнать как там дела на лодке.

— Саша, у вас все хорошо?

— Да все просто замечательно, это не лодка, а самолет, я даже не чувствую, что по льду иду. Думаю, мы даже раньше прибудем.

Пока все идет хорошо. У меня было время, и я решила поменять доступ на часах Бори и связаться с ним. Боря был рад меня слышать, он думал, что мы погибли во льдах. Его вывезли с группой других ученых, и сейчас они были в каком-то секретном бункере недалеко от Москвы. Он рассказал о том, что происходит в мире.

Сейчас все силы были брошены на то чтобы помочь всем выжившим. Были созданы пункты оказания помощи населению, но в них творился хаос, не хватало еды, медикаментов, воды и теплой одежды. Воду привозили машинами, и за ней стояли очереди, многие умирали в этих очередях. Сейчас деньги ни стоили ровным счетом ничего, и в очереди за водой умер генеральный директор Газпрома. Ни одна страна мира не была готова к подобному. Китай объединился с Россией, и на китайских заводах начали экстренно производить переносные станции, палатки с которыми мы ходили в походы и термокостюмы, на наших заводах начали изготавливать таблетки для фильтрации воды, термоблоки и люминеры, а так же волшебную жидкость для проращивания семян. Россия открыла границы для беженцев, и лавина людей хлынула на пограничные пункты. Там творился не хаос, а настоящий ад. Россия принимала беженцев с европейской части материка, Китай и Казахстан с азиатской. Так как теперь погодные условия везде были одинаковыми, а из-за взрывов атомных электростанций электричество, а соответственно и канализация — два неотъемлемых условия цивилизации были не во всех даже крупных городах. По этой причине всех перевозили в Сибирь, там сейчас было безопаснее всего, а уровень радиации ниже, чем на всей остальной планете. Люди вывозились группами, им выдавались палатки и все остальное, теперь все выжившие были в бесконечном походе.

Когда я спросила Борю о нашей станции и дальнейших планах правительства на нее, Боря замолчал. Потом рассказал, как их вывозили, как огласили решение вывезти со станции только ученых, и как поднялась волна протестов. Но после того как заместитель директора станции, который взял на себя полномочия когда стало ясно, что Миша пропал, начал стрелять в толпу возмущенных, и убил двоих, волнения стихли. О дальнейших планах на станцию вслух ничего не говорилось, но в замкнутых пространствах слухи очень быстро распространяются, и по слухам станция была запасным вариантом. Сейчас наш президент хотел оставаться так сказать в народе, не исчезать в бункерах и решать проблемы на месте. Многие из правительства его не поддерживали, и уже назревал бунт, каждый думал только о себе и собственном выживании. Многие также были против открытия границ для беженцев, но президент был непреклонен. Военные узнали, что станцию кто-то захватил в тот момент, когда все их Гриши были отключены от общего облака. Пока что выкуривать нас оттуда не планировалось, так как мы были далеко не первоочередной их проблемой. Мы с Борей договорились о том, что будем тайно держать связь, и если у нас будут намечаться проблемы, то он мне сообщит.