Катя Саргаева - Полет на Плутон

— Ты уверен, что опасности нет?

— Я даю стопроцентную гарантию, что тем оружием, которое у них есть дверь не открыть.

— Гришенька, изучи пожалуйста все известное тебе оружие, и скажи, чем вообще можно открыть двери, пробить брешь в стене, или каким-либо другим способом проникнуть на станцию.

— Минуту Рита. Только запуском ядерной ракеты, но это уничтожит станцию, и восстановлению подлежать она не будет.

— Хорошо, спасибо Гриша.

Триада наших лидеров и я были на мостике. Я сидела на коленях у Димы, свернувшись в позе зародыша, и не могла наладить мир в собственной голове. Совершенно все указывало на то, что здесь мы в безопасности, но моя тревога не проходила, она уже стала нормой. Дальше ничего нет, эта мысль не покидала меня. Я устала сама от себя и решила расслабиться, будь что будет. В конце концов, если нам суждено умереть, то мы умрем. Я вспомнила разговор с батюшкой из Мурома, который у меня состоялся после смерти Егора. Тогда он сказал, что смерть приходит всегда вовремя, и если человек должен умереть, то он непременно умрет.

С нами связался руководитель штурмового отряда, сообщил, что они окружили станцию, если мы вдруг не заметили. Сказал, что всех, кто желает сдаться они помилуют, и даже переправят в города, остальных убьют. Переговоры вел Борский, он сказал, что мы заметили, и не планируем сдавать объект. Времени нам было отведено до трех часов завтрашнего дня, и до этого момента они держали дистанцию. Дима собрал всех, кто был на станции на мостике и объяснил ситуацию. Все и так давно были в курсе, но общего собрания еще не было. Всего на станции нас было пятьдесят три человека, и совершенно все решили оставаться на месте. Даже я, самый наивный человек на свете понимала, что никого не помилуют, а убьют и тех, кто выйдет к ним с белым флагом.

Хоть Гриша и заверил нас в том, что станция неприступна, всем было роздано оружие, хорошо, что никого не нужно было обучать с ним обращаться, стрелять умели все до единого. Также на самый крайний случай мы могли воспользоваться оружием, которое предназначалось для охраны станции как раз от таких осад. Было мощное оружие с танковыми снарядами, которое управлялось с мостика. Мы не хотели им пользоваться, так как Боря сказал нам, что те солдаты, которых послали на осаду станции, были завербованы угрозой жизни их семей. У нового правительства стало очень мало сторонников после того, как они объявили диктат, взорвали китайские заводы и устроили охоту на беженцев, при этом освещая все по радио, чтобы все знали, кто теперь в доме хозяин. Практически вся действующая армия дезертировала, так как за ту страну, которая была под властью повстанцев мало кто хотел отдавать свою жизнь. Солдаты за пределами нашей станции хотели войны не больше нашего, у них просто не было выбора. Больше не было России, все мы теперь ничейные люди на ничейной земле.

К часу ночи все разошлись по комнатам. Мы с Димой долго ворочались в постели, и только под утро уснули. Дима чувствовал мою тревогу, и хоть ничего мне не говорил, но сам переживал.

В половине третьего следующего дня нам напомнили, что у нас есть еще полчаса, и мы еще можем спасти свои жизни. Никто не тронулся с места. Ровно в три часа прогремели первые залпы из гранатометов. Что слону дробина, подумала я, и только тогда, впервые за две недели выдохнула. Еще четыре часа не стихали выстрелы из разных орудий, что они только ни пробовали, на обшивке станции не осталось даже царапин, Гриша показывал нам увеличенные фото со спутника. Когда выстрелы стихли, всем стало ясно, что это отступление.

— Жучок, скажи что ты чувствуешь, что завтра настанет.

— Нет, Медведь, дальше по-прежнему ничего.

Прошла еще неделя, все праздновали победу. А потом со мной связался Боря, он сказал, что Китай наконец решил ответить. Они не объявляли России войну, они просто начали пускать ракеты по городам с большим сосредоточением людей. Наши хотели ответить тем же, но не смогли, кто-то взломал системы управления ядерным оружием России.

— Нет, Боря, это не я, мы сами по себе, и не участвуем ни в каких войнах. К тому же после моего взлома системы подкорректировали.

— Значит в Китае нашлись умельцы, у нас тут просто Армагеддон, а я-то думал, что хуже уже некуда.

Позже, в тот же день с нами связался сам Адольский. С ним разговаривал Саша, но мы все были на мостике. Разговор был по видеосвязи, Адольский теперь просил, чтобы мы пустили их на станцию, обещал найти путь к мирному сосуществованию. А потом он увидел Диму, который расхаживал взад-вперед позади Саши. Адольский был очень злопамятен, и его чуть кондратья не хватила от того что этот «сраный ветеранишка» сидит в тепле и достатке на оборудованной по последнему слову станции, а он там вынужден прятаться как крыса в бункере и жрать помои. Минут пять он непрерывно брызгал ядом и сыпал матом и оскорблениями в сторону Димы, а потом и всех нас, а потом резко нажал на кнопку отбоя, на этом разговор был закончен.

Дима улыбался и был рад тому, что утер ему нос, а во мне снова выросло это чувство тревоги. Вечером я связалась с Борей. Он сказал, что Адольский в бешенстве, приказал всем бросить все силы на то, чтобы вернуть управление ядерным оружием страны. Теперь не Китай первый враг народа, а мы. Как только они вернут управление ракетами, то первую он запустит в станцию «Феникс».

Я вышла на улицу, мне хотелось побыть одной и «подышать свежим воздухом». Я надела уличный костюм, но не термокостюм для походов. Этот костюм тоже был термостойким, но при долгом нахождении на улице, дольше двадцати минут, начинаешь ощущать холод. Мне хотелось промерзнуть, почувствовать на себе прикосновение природы, ведь я уже почти три месяца не выходила на улицу, но в термокостюме не почувствуешь холода, а этот защищает от радиации. Я по привычке хотела было попросить бога спасти нас, но потом до меня вдруг наконец дошло то, что мы умрем. Сейчас я на сто процентов была уверена в том, что это конец. Я ничего не чувствовала, мне не было жаль расставаться с жизнью, и я никогда не боялась смерти. Все равно все там будем, и по большому счету важно не то, сколько ты прожил, а то, как ты прожил отпущенное тебе время.

Я услышала звук открывающейся двери и обернулась, ко мне вышла Ира.

— Ты чего тут сидишь, малой?

— Я хочу замерзнуть, почувствовать в последний раз «улицу».

— Последний раз?

Я не хотела пугать Иру своими мыслями, ведь не все так просто относятся к собственной смерти как я. Я посмотрела на нее и улыбнулась. Я промолчала.

— Поделись со мной. Что с тобой последнее время происходит? Ты сидишь здесь одна, без Гулливера, а это значит, что ты боишься, что даже он тебя не поймет.