Владимир Лизичев - Москва — Маньпупунёр. Том II

Странный он всётаки, появляется неожиданно, так же исчезает. Интересно, а где он находится в то время, когда нет его со мной рядом. Если он это Я? Может, правы были марксисты — философы сознание существует отдельно от материи, моего тела то есть. Если он часть меня то, что же на выходе отдельно от моего сознания существует ещё какое-то моё сознание. Так, а где оно прячется? Ерунда какая-то получается, как тот буриданов осёл. И то не этак и это не так, но отрицать его глупо.

Может быть, это опыт многих и многих поколений наших предков от травинки, или простейших самых до наших дней аккумулируется где-то в сознании и помогает при случае, как программа персонального компьютера, работающая обособленно, что называется в фоне. А может быть, то есть защитная реакция моего сознания на весь этот дурдом, что творится в нашем мире? Так недолго и сума сойти. Но попадать в этот ад, где «добрые» ангелы санитары — упаси боже.

Прости мя Господи за мысли грешные и не дай сойти с пути истинного,

Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его. Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходящия, от сряща, и беса полуденнаго. Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится, обаче очима твоима смотриши и воздаяние грешников узриши. Яко Ты, Господи, упование мое, Вышняго положил еси прибежище твое. Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих. На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступивши и попереши льва и змия. Яко на Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу eго: с ним есмь в скорби, изму eго и прославлю eго, долготою дний исполню eго и явлю eму спасение Мое.

(Псалом 90)

Вставать не хотелось, вообще-то была суббота, его размышления прервал стук ложки о тарелку, жена готовила завтрак. Из створки окна в спальню проникал насыщенный запах лета и счастья.

Вращение — фундаментальное свойство материи внутри бесконечной ассиметричной Вселенной, за её бесконечными границами Мир должен быть симметричен. Понять эту двойственность — понять все!

«Товаришчи! Вы свидетели! Я только своих мух бью!».

Красное, распалённое лицо Денисова (Хохла) готово было треснуть от напряжения. Слова жалостливо выныривали одно за другим из перекошенного рта, наполненного скопившейся за ночь слюной. Она уже текла по подбородку и смешивалась с мокрыми соплями.

Начинался новый день и как нередко бывает — с очередной разборки между больными, следующей степени развития которой, с руганью и матом вскоре предстояло дождаться. Далее, обычно шли — мордобой, прибытие ангелов спасателей — санитаров и толи пятая, толи какая иная часть Мерлезонского балета — дроздование. Это когда участниками действия становятся все, независимо от того виноват ты или нет.

Воняло, именно так, а не пахло, потом, мочой, каким-то цветочным, отвратительным освежителем воздуха и ещё бедой, мерзким запахом болезни в изолированном зарешеченными окнами пространстве больничной палаты.

День просыпался и катился, набирая обороты, едва поспевая за той перепалкой, что возникла. Двое, по прозвищу Художник и Чикатило, поддерживали в ней, с утра, начавшего поиски и уничтожение несуществующих больших зелёных мух, Ивана Порфирьевича, экс-бригадира, строительного участка, а ныне просто больного, нами упомянутого по фамилии. Напротив некто Творогов (Творог) был на стороне Сергея Сергеича Мызика, передразнивающего бойца невидимого фронта, и нагло заявившего, что Денисов бьёт чужих мух.

Всего в палате №3/3 психиатрической больницы, что в Москве, неподалёку от Курского вокзала в то утро и находились эти пять «шизиков», все ранее профессионалы по части алкогольной зависимости. Одна койка, слева от входной двери была свободна.

«Вот честно, я на Вас — санитарам пожалуюсь!». Выложил последний аргумент Денисов и отвернулся, боясь получить по морде, как то было вчера.

Да ты паря, стукачёк, выдавил из себя и нехорошо прищурился возмущённый Мызик. Он был покрупнее и жилистее, воспитанный на улице, в отличие от Ивана Порфирьевича, который хоть и работал на стройке, где нравы те ещё, но был по натуре слабаком.

Если Мызик появился на свет в интеллигентной семье зубных техников из Москвы, то Денисов попал в столицу по распределению, для укрепления строительного контингента кадрами с периферии, родом он был из самого Крыжополя, а папа с мамой тоже были строителями. По национальности это был чистейший русак, но из-за того, что родился на Украине, его почему-то записали в «хохлы» и все время подкалывали насчёт сала.

Видимо, по причине хорошего настроения, утро выдалось солнечным, может от того, что Иван Порфирьевич отвернул в сторону, но отпрыск тех, что всю жизнь сверлили, устанавливали протезы и пломбы испуганным москвичам, на время решил оставить в покое строителя. Надо прямо сказать, что у Мызика были основания не любить эту категорию работников, поскольку купив до того как попасть на лечение, трёхкомнатную квартиру в Строгино, испытал все «прелести» наших экзерсисов в этой отрасли, способных закалить любую волю и терпение в гражданах облагодетельствованных.

За окнами уже вовсю щебетали воробьи в кустах, их там было тысяча и потому, что им ремонтировать в кустах было нечего, посвистывали они весело, радуясь долгожданному теплу, солнышку и жизни. Город уже давно проснулся и последние волны спешащих на работу москвичей штурмовали автобусы, маршрутки и метро. Все ждали излома лета и спада жары. По телевидению, радио и в офисных комнатах и комнатушках, не оборудованных кондиционерами, только и разговоров было на эту тему.

Ждали его — похолодания как чуда, которое вот-вот должно было произойти.

Вчера узнал, что завтра будет лето,

Не календарь мне эту весть принёс,

Она ворвалась в окна, ливнем света,

Ковром из трав, и запахом берёз.

Шёпотом ветра, веточкой ольховой,

Первой листвой укрывшей серый лес,

Водой ручьёв, слезинкой пустяковой,

Бездонной высью голубых небес.

Весна уйдёт из дома, спозаранок,

Следом за нею, грязь и холодок,

Давно прошли «аресты» лыж и санок,

«Ватрушку» — тюбинг взяли под замок.

Будь здраво Солнце — Красное Ярило,

Я славлю жизнь, и дней коловорот,