Владимир Лизичев - Москва — Маньпупунёр. Том II

За окнами властвовала ночь, Немо залюбовался видом из окна. Размытыми на стекле в каплях дождя огнями и огоньками по преимуществу трёх цветов — жёлтого, красного и реже зелёного. Дождь шёл недавно и успокоил тихим шелестом мелких редких капель. Александр закрыл крышку дорогого ноутбука, выключил маленькую лампочку светильника, в комнате стало темно. Ещё какое-то время он постоял у окна, откинув в сторону половину занавески, словно ждал чего-то и, не дождавшись, пошёл спать. На душе и в теле было покойно, всё у него было хорошо.

Электронные часы, стоящие на полке едва слышно пискнули, подавая часовой сигнал. Обратив на это внимание сухонький, стриженный под горшок мужичонка, бывший военный журналист газеты «Красная Звезда» оторвался от монитора и подслеповато уставился в ту сторону.

Правда, его уже как пять лет из редакции выгнали по причине неприличной любви к спиртному. Также его отличало от прочих специальных корреспондентов явное пренебрежение мудрыми указаниями нового руководства. Центральный печатный орган Министерства обороны Российской Федерации имел обыкновение менять их в те годы чаще, чем сотрудники успевали запомнить одухотворённые поиском бабла, лица своих руководителей. Поскольку писал он совсем неплохо, а редактор отдела международной жизни, член редколлегии газеты Гена Сенцов даже как-то заметил — «недурственно, что значило Ого-го», его долго терпели, но сначала из собственного сделали специальным, а затем и вовсе выгнали из газеты и из армии, лишив права ношения военной формы, в назидание другим «совкам».

До того, как попасть в «дурку» он почти год, перепробовал несколько профессий. В конце концов, всё по той же причине, превратился в прожжённого журналюгу — заштатного репортёра скандально известной газетёнки с приличным названием — «Московский бульварный листок» и полубомжа одновременно. Прошлое иногда вылезало в воспоминаниях и в такие часы, забывая о теперешнем незавидном статусе, он воображал себя известным писателем, купающимся в лучах славы. Вот и сейчас сигнал часового механизма выдернул его из приподнятого настроения, но и в бездну отчаяния не кинул.

Наконец он разглядел стрелки на часах и удовлетворённо хмыкнул — 10.00 утра.

Болезный алкаш, которому нам с самых первых страниц романа хорошо знакомый — «Гавриил», он же лечащий врач Гаврилов Евгений Константинович, светлый человек (а что, халатик то белый) разрешил писать роман, в плане психологического эксперимента. Результаты оного он планировал отразить во всех подробностях, в будущей диссертации. Журналюга подвернулся надо сказать вовремя. Зав. отделением давил с защитой кандидатской, ввиду прописанного в табеле — штатном расписании требования о наличии учёной степени по замещению должности. Писать о влияние солнечных штормов на типовые патологические процессы, реактивные изменения в топологии шизофрении и тому подобную чушь было не комильфо. Тем более что по прогнозам учёных солнечный шторм мог состояться в любой момент, со дня предыдущего прошло аж целых 155 лет, при периодичности в 150.

Требовалась не избитая, новая, интересная фактура. К обоюдному удовольствию работа пошла. Журналист добросовестно писал в отведённое время с 8.00 до 10.00 утром и с 18.30 до 22.00 вечером, по субботам и воскресеньям — хоть весь светлый день. Он попадал в обстановку психологического комфорта, хоть на время забывался, пока писал, как уже было отмечено ранее. Гавриил выдавал ему ключ от своих апартаментов и наделил правами пользователя на компьютере, без права доступа к файлам администратора. Пообещав за хорошую работу выписку. Понимал, что больному это леченье на пользу. Однако его дела с материалами научного труда шли со скрипом, отставая основательно от труда литературного.

Евгений Константинович для себя объяснял это тем, что больному сам Бог велел писать, делать то тут больше нечего!

Мужичонка почесал нос, дописал последнюю строчку и с чувством облегчения откинулся на стуле. Наконец-то всё! Это чувство было — нечто!

Получилось вовсе недурственно. За шесть месяцев он накропал книгу, о чем давно мечтал, да все не досуг, времени не хватало. А если по-честному пил. Эх, за это бы, да сейчас родненькой запотевшей, аж слюни потекли. На худой конец можно было бы и пивка Пилзнер Урквелл или нашего Афанасий в бутылках с пробкой — резинкой на немецкий лад, многоразового пользования. Да хоть того же Жигулёвского, что брал в «Пивной лавке». Ведь умеют если захотят, эх! Горько вздохнул, поправил очки вверх указательным пальцем и на минуту замер, думая о чем-то, о своём, о высоком, творческом. Жаль было расставаться с героями, которых он создал и полюбил. Подумал, что чем чёрт не шутит, можно попробовать и продолжение написать после. У него уже была готова задумка — слишком гладко всё получилось у светлых. А вдруг это был подвох со стороны хитрожопого зла и всё на три порядка запутаннее и сложнее. Такой расклад обещал быть интереснее первого. Запомнил, закрыл страницу, вышел из операционки Windows XP, выключил питание на стареньком системном блоке, списанного давно компьютера. Он сладко потянулся. Уже давно он решил, что обязательно разместит роман где-нибудь на одном из литературных сайтов Интернета. Особых проблем с этим не предвиделось, так как выход в сеть с компьютера Гавриила был, не такой скоростной, как хотелось бы, но как говориться — «дарёному коню в зубы на попе не смотрят».

Всё. Вот, наконец, и всё. Пора было возвращаться в свою обитель — палату, скоро одиннадцать и начнётся обход главврача Евгена Арнольдовича Лепецкого, опаздывать никак нельзя, может, чем чёрт не шутит, его даже выпишут. Или хоть что-то скажут об этом. Ещё неделю тому назад, он ненавязчиво проинформировал Евгения Константиновича о том, что дня через три-четыре закончит роман. Мужичонка мечтательно закатил глаза и поспешно двинул искать «Гавриила», чтобы отдать ключи и флешку с файлом опуса.

В палату №3/3 он вернулся около половины одиннадцатого. «Сокамерники» занимались кто чем, но в воздухе уже повисло то тревожное ожидание, которое всегда предшествует чему-то важному и неизбежному. А в душах их, если есть она душа, где-то на самом дне жила, теплилась надежда на лучшее. У каждого оно, то лучшее своё.

Со стены за «психами» внимательно наблюдал Ван Гог с забинтованным ухом. Дым из трубки на копии был выписан столь реалистично, что журналюга в который раз чуть ли не ощутил запах ядрёного дешёвого табака в палате. Зелёные глаза художника смотрели на мир спокойно и даже мудро. Голова Винсента на автопортрете была повёрнута налево. Не было на том лице ни переживаний, ни хотя бы самой малой эмоции. Ни отрешённости, ничего на нём не было. Такие лица похожи на стену в школе после ремонта, ни щербинки, ни даже наплыва краски. Абсолютно ровная пустая стена, покрытая светлой краской, на которой ничего не отражается. То ли гениально угадал, то ли осознано писал? Мужичонка незаметно подмигнул болезному и сосредоточился на мыслях о предстоящем приходе врача. Охарактеризовать их непричёсанный рой можно было лишь одним словом — А вдруг!