Анастасия Баталова - Нефть в наших жилах

Новая Атлантида, как основной поставщик миротворческих сил, делала попытки повлиять на политическую ситуацию; атлантийские дипломаты неоднократно намекали временному правительству на необходимость восстановления хотя бы фасада монархии и создание полноценного органа законодательной власти, выборного парламента. Консервативные хармандонские законы, однако, не позволяли разрушать «единокровие королей», равно как и сажать на трон мальчика или мужчину; восстановление канонической монархии было возможно только в случае рождения дочери у любого из оставшихся мужчин королевской крови. Одним из них был Кузьма — в тот день во Дворце Съездов, залюбовавшись прелестным чернобровым юношей в шелковой накидке, Тати вытащила свой фартовый входной билет, неведомо, правда, куда, на престол или на плаху, ведь одно могло моментально обернуться другим прямо под нею… Тати имела приоритетное право быть королевой-регентшей в случае беременности девочкой. Зарина не имела прямых прав на корону, но очень хотела её носить, как говорится, темечко чесалось. Входя в совет директоров крупнейшей нефтедобывающей компании «ОйлРемайнс» она имела и некоторые рычаги давления на временное правительство. Она ратовала за созыв Совета из представительниц хармандонской аристократии и за изменение, в связи со сложившейся патовой ситуацией, законов о престолонаследии.

Холли Штутцер украдкой любовалась очертаниями ног сидящей Селии, обтянутых узким платьем, — молодая миллиардерша уже поняла, что подруга питает к ней слабость определенного свойства, и старалась сохранять в отношении этого дружелюбный нейтралитет. Она не допускала мысли, что однажды может поддаться чарам однополой любви, но глубоко уважала Холли и дорожила её дружбой.

— Отчего ты так прохладно относилась к своей перспективе носить корону?

— Я не хотела её, — ответила Селия, покачивая ногой в изящной замшевой туфле, — Кто-то стремится руководить, принимать решения, брать на себя ответственность… А я — нет. Мне нравится спокойная жизнь, без постоянного напряжения, которое всегда сопутствует власти… Мне вполне достаточно моей доли в «Ойл Ремайнс», прибыли, которую я получаю пропорционально своей доле акций; в идеале я мечтала бы найти любовь всей своей жизни и вместе с ним сбежать на дикий остров, чтобы никто не мешал нам предаваться счастливому безделью единственных людей на всей Земле, — Селия встала и налила себе воды из графина, — Видишь ли… — произнесла она задумчиво, глядя сквозь наполненный прозрачный стакан на свет, — Есть такая черта у некоторых людей, Холли, как воля к власти. У меня её нет, и я нисколько об этом не жалею…

— Почему?

— Потому что, обладая большой властью, очень трудно себя контролировать. И так просто упустить момент, когда перестаёшь думать об общественном благе и начинаешь упиваться властью как есть, становишься диктатором, тираном; почти все этот момент упускают, грань слишком тонка…

— Что это за бумага, которую ты должна будешь в торжественной обстановке подписать? Объясни мне суть происходящего, на мой взгляд, дикость какая-то, та женщина — атлантийка, что ей делать-то на королевском троне в вашей стране?

Отхлебнув воды, Селия поставила стакан на стильный зеркальный столик.

— Пусть делает, что хочет. Пока её не убьет Зарина. Или ещё кто-нибудь. Хотя, может, я её недооцениваю, она придет и создаст демократическую партию, разгонит от государственной казны всех крыс и тараканов, сделает сырье достоянием народа, организует в стране нормальные больницы, школы, транспортные магистрали, наденет поводок на мафию и перебьет террористок…

— Да ты уже наговорила на явление Кристы, дочери Господней.

— И ты спрашиваешь, почему я не рву глотки за то, чтобы сделаться Хармандонской Королевой? — Селия иронично изогнула идеальную чёрную бровь, — Я ведь не тяну на Кристу, правда? А если кто-то смел и готов встать у руля утлого суденышка во время большого штрома — что же! — я поклонюсь и уступлю дорогу.

В этот момент на поверхности зеркального столика заморгала зеленым надпись, и прозвучал сигнал — дворецкая сообщала хозяйке о приезде Зарины и уточняла, готова ли Селия принять свою свекровь.

— Холли, если тебя не смутит небесный гром и потрескивание электричества в этой комнате, я попрошу пригласить.

— Конечно. Ты же знаешь, нас связывает не только общее дело, я согласна делить с тобой твою жизнь, я пью с тобой из одной чаши и сладкое вино, и горькое лекарство — это и есть дружба.

С трудом удержавшись от того, чтобы оттолкнуть от высокой двери дворецкую, разводящую створки чинно и неторопливо, в гостиную точно шаровая молния — со своим огромным животом — ворвалась Зарина.

— Ты ведь не собираешься подписывать этот отказ? Я надеюсь, у тебя хватит ума заявить протест… Они же собираются подсунуть тебе филькину грамоту! За всю историю королевства на престол не всходила безродная нищая особа!

— В законе, матушка, нет ни слова о том, что по всем правилам свершившийся обряд похищения жениха может быть признан ничтожным по причине низкого происхождения женщины, которая его исполнила. Я должна отказаться от своих прав, поскольку ребенок во чреве похитительницы является неопровержимым доказательством добровольного желания Кузьмы вступить с нею в связь…

— Найми адвокатов! Если низкое происхождение тебе не аргумент, то есть ещё кое-что, мимо чего невозможно пройти — она гражданка другого государства!

— Вы забываете, матушка, пока в нашей стране не выработано нормальное демократическое законодательство, Закон Крови является приоритетным по отношению ко всякому другому закону, и временное правительство выдаст матери наследницы престола все необходимые бумаги в течение нескольких дней.

— Но можно же что-то сделать! — воскликнула Зарина. В её глазах штормило негодование. Черные волны метались бессильно и грозно.

— Моими средствами, — с убийственной полуулыбкой заявила Селия, — ничего нельзя сделать. Может быть, можно вашими, матушка, но я бы этого не хотела. Чувства Кузьмы дороги мне. И его хорошее отношение я надеюсь сохранить, он подарил мне чудесное предчувствие любви…

— Красивые слова, — с нежной грустью прокомментировала Холли Штутцер, — и я слышу, они исходят из самого сердца.

— Ой… — Зарина неуклюже согнулась, инстинктивно подхватив ладонью снизу свой живот, точно он мог оторваться и упасть на пол, — больно…

Поразительно было видеть, как разом спали с этой женщины подобно сухой коробочке физалиса вся лихость, уверенность, отвага, как стала она сразу как будто меньше ростом, вся несчастная, жалкая, даже голос у Зарины зазвучал тоньше, звонче, словно в груди у неё подтянули струну.