Михаил Харитонов - Золотой ключ, или Похождения Буратины

Пьеро это почувствовал. И вместо того, чтобы отправляться восвояси или спорить, он уселся поудобнее и достал из корзины сырник. Разломил, половину предложил Напси. Тот не отказался.

– Какять хочу! – внезапно подал голос спавший в соломе арапчонок.

– Давай беги, – Арлекин схватил арапчонка и выкинул из телеги. Тот ловко приземлился на ножки – маленькие, кривенькие, мохнатенькие – и понёсся к небольшой рощице. Покакать-то он мог и на обочине – но, видимо, ему просто хотелось побегать.

– Счастливее всех, – сказал Пьеро, провожая малыша взглядом, – шуты, дураки, сущеглупые и нерадивые. Ибо укоров совести они не знают, призраков и прочей нежити не страшатся, боязнью грядущих бедствий не терзаются, надеждой будущих благ не обольщаются. Это заветное, из Стругацких, – пояснил он.

Арле высказался в том смысле, что книги из Сундука скучны и непонятны. Пьеро с этим не согласился, и они снова заспорили – но тут вернулся счастливый, обкакавшийся арапчонок. Довольно морща рыльце, он протянул Арлекину несколько коричневых колосков.

– Что это, цветочки? – умилился Пьеро.

– Хуёчки в очочки, – привычно отозвался Арлекин и вдруг закричал першеронам: – Стой!

Першероны, уже приноровившиеся к неспешному ритму, недовольно взгоготнули, но затормозили. Телега сотряслась, заскрипела, зазвенела мелкой жестью.

– Чего там такое? – спросил Напси.

– Курево, – ответил Арлекин. – Там, за деревьями. Пошли посмотрим.

Они остановились. Арле и Пьеро слезли и, оставив всё на Напси, пошли к рощице. Арлекин на всякий случай захватил с собой пару мешков – вдруг удастся прикупить по дешёвке самосада.

Жиденькая рощица ватрушечниц и впрямь кое-что таила. За деревьями была разбита небольшая делянка, на которой колосился трубочный табак. Коричневые колоски тянулись к небу, среди них синели маковые головки. Окаймляли всё это густые тёмные заросли сигар. За полем стоял маленький домик.

Вблизи стало понятно, что хозяин делянки забросил дела. Табак созрел, но никто не убирал его. Душистые зёрна понапрасну вытекали из колосьев. Сигары тоже были в самой поре: твёрдые столбики кохиб и монтекрист сидели в цветоложах неплотно, а некоторые уже и валялись на земле.

Арле не стал церемониться, решив, что с правами собственности он разберётся как-нибудь потом. Сначала он хотел просто обтрясти куст, потом передумал и стал снимать самые крупные и спелые сигары. Пьеро, табачным курением увлекавшийся умеренно, нашёл грядочку ароматных сигарилл с мятой и набрал их полную пазуху. Потом пощипал заросли нюхательного табака, сняв бутоны с вишнёвой отдушкой, чем и ограничился.

Снеся добычу на подводу, Арле и Пьеро решили всё-таки вернуться, заглянуть в домик и разузнать, что с хозяевами. Во всяком случае, так озвучил свои намерения Арлекин. Хотя вероятнее было то, что он рассчитывал что-нибудь стырить.

При ближайшем рассмотрении домик оказался именно что домиком – маленьким, аккуратно побеленным. На крыше серебрилась решётка тесла-приёмника. Видимо, тут случались зацепления.

Низенькая дверь была открыта и вела в сени или прихожую, пропахшую табаком и сухими травами. Там ничего не было, кроме очень широкой лежанки с двумя подушками, окаменевшими от времени, да расписного ночного горшка изумительной красоты. Арлекин попытался его было открыть, да не вышло: крышка буквально прикипела.

Пока педрилка возился, Пьеро открыл следующую дверь, миновал тамбур и оказался на кухоньке – тоже очень маленькой, квадратов на пять, на шесть. Посуды не было. Посередине стола одиноко стояла морозилка хаттифначьего производства. Открыв её, он с удивлением обнаружил там початую, но почти полную бутылку водки, всю в изморози. Похоже, тесла-зацепление было совсем недавно и аккумулятор успел напитаться.

Следующая дверь была заперта изнутри. Однако первый же тычок показал, что косяки стоят неровно и к тому же рассохлись, так что дверь удалось выбить с двух ударов. Пьеро вошёл – и от неожиданности стал столбом, треснувшись головой о притолоку и получив горсть трухи за шиворот.

Перед ним была большая комната с деревянным полом. Окна были закрыты ставнями, но через них пробивался солнечный свет. В косом луче его поблёскивал желтоватой костью двухголовый скелет, удобно расположившийся на продавленном диванчике. У ног его валялись две стеклянные стопки, обе целёхонькие.

Скелет был чистым, без единого кусочка плоти. Кто постарался, тоже было понятно: в левой глазнице правого черепа стоял, как часовой, большой крылатый муравей и хозяйски пошевеливал усиками.

Пахло старым деревом, муравьями и совсем чуть-чуть – сладковатым ароматом тлена.

Оторвавшись от зрелища, Пьеро позвал Арлекина, и они пошли открывать ставни. Те оказались запертыми на замки. Арлекин не обинуясь сбил их какой-то железкой. Её же он прихватил с собой – на случай, если придётся открывать что-нибудь ещё.

Так и вышло. В комнате со скелетом они обнаружили задвинутый в угол шкафчик, тоже запертый. Взломав его, приятели убедились, что на нижних полках образовалось муравьиное гнездо. На верхней лежал обтрёпанный бювар. В нём лежал листок бумаги, исписанный крупным неряшливым почерком.

« Пачетайти не пабрезгуйти », – морщась от слишком яркого света, разбирал Пьеро кривые каракули.

« Мы сичас гуляли в Лесу и обо всем так хорошо так падробно Пиреговорили. Сего дня исполняим скончание жизни своей. А там как Доч расудит.

Кличут нас Джо-Джим Грегорюк. Но это не настаящая фомилия, а пародила нас старая гнелая калуша. Наверно из за ниё мы родились двууголовым. По Правде нас бы сразу забить. Но закащице нашей и Хазяйке поняше Кулистикавой стало любапытно чиво из нас вырастет. И оддала нас в воспитание помещице Кутычихе штоб дорастить нас до сознатильности. Кутычиха нас кормила и била не сильно. Четать писать научила хотя Неочинь. А кучер ейный крысюк Селиван научил нас Вафлизму и сифонить Верзоху. И стал он у нас первенький дролечка. Мы тогда страсть поругались первый раз патамушта Джо палюбил Селивана и Джим ишо более таво. И тада первый раз хатели Убить друг друга из за Селивана. Но дролечка неверный Селиван нас обоих бедьненких бросил заради белой аслицы и мы Памирилися.

Кулистикова здохла наперстяночки наелася. Кутычиха нас выгнала. Джо палюбил жирепца Сирафима и он тожа дролечка стал наш. Мы жыли при канюшне и харашо было. Сирафим сифонил нам Верзоху и па-разнаму Любил. А Джо любил его а Джим не любил и у нас опять война вышла.

Патом Джим палюбил пидабира атца Паисия Халерика а Джо ни палюбил. Тада мы опять хотели Убить друг друга из за атца Паисия. Но атец Паисий любил тока Дочку Матерь и Вафлю нидавал свою. И мы апять Памирилися .