Сергей Чекмаев - Бремя стагнатора

Ругаясь и ворча себе под нос, торговка отсыпала в бамбуковый туесок горсть орехов.

– Мало!

Она добавила еще, потом, повинуясь голосу Косталана, еще немного.

– Вот и спасибо, – кузнец упрятал туесок за пазуху. – Хорошо поторговать, рейст-само.

Старуха проворчала:

– Да уж, с вами, скупердяями, наторгуешь. Разоришься скорее, да по миру пойдешь.

Но Косталан уже свернул за рыночную ограду и не слышал ее причитаний. А и слышал бы – не обернулся. Сама виновата: не тот квартал выбрала, чтобы на прибыльную торговлю надеяться. Надо было в Ясеневом, Ореховом, Самшитовом устраиваться или, если уж на то пошло, двигать прямиком в Мраморный город. Правда, там и место на рынке стоит совсем другие деньги, да и кварталы легионеров неподалеку. А Ресницы Всевидящего Ока любят по пьяни устраивать самочинные обыски мастеровых домов и рынков. Да так, что половины товара потом не досчитаешься: что с собой не заберут, разобьют или перетопчут. А что им – все равно оправдаются. Скажут, крамолу искали, оружие, припрятанное для лихих людей, или секретные письма. Блюдем, мол, чистоту Соцветия во славу императора!

Вот и думай, деревенский торговец, куда лучше податься – в Мраморный город, где рыночную пошлину и за три дня не окупить, или в Глиняный да Бамбуковый кварталы, в коих даже у всех жителей вместе взятых не наберется денег на твой товар.

Запахло гниющей тиной и нечистотами – отводной канал рядом. Обычно Косталан избегал ходить этой дорогой, пусть она и короче, но сегодня он хотел попасть домой пораньше. Кузнец пристроил тыквы поудобнее, задержал дыхание и перепрыгнул узкий каменный желоб с мутной, зеленоватой водой.

Жаль, «рейст-само» не видит этой красоты. Иначе сразу перестала бы причитать и торговаться с покупателем-скрягой. Живо бы сообразила, сколько здесь, в Глиняном квартале, таких, как он. Раз-два – и обчелся. Несколько младших подмастерьев с завода огненной смеси, портовые рабочие, помощники мелких чиновников – переписчики, курьеры, носильщики. В общем, все те, кому повезло работать на императора, да продлится вечно его правление!

Как и сам Косталан. Благодаря способностям к кузнечному делу, ему удалось подняться над обычным уровнем Глиняного квартала. Тяжелая, изматывающая, но все-таки интересная работа в императорских кузнях приносила ему треть серебряного чига, а то и больше! Хватало и на себя, и переправить десяток медяков родне с надежным человеком, и – с недавних пор – на Юнари.

Подумав о ней, Косталан улыбнулся. Разве можно сетовать на мир, горевать и причитать, когда она с ним? С ее появлением дом, выкупленный десяток оборотов назад у вдовы Набарги, как будто осветился изнутри, став нарядным и по-настоящему родным. Теперь кузнец торопился уйти с работы пораньше, зная, что дома его ждут, что Юнари считает мгновения до его прихода, волнуется, если он вдруг задерживается.

Но по дороге он видел непосильный труд соседей и друзей на заливных злаковых полях, что великанскими ступенями карабкаются на склоны холмов. И куда приходится доставлять на своем горбу каждую каплю воды. Видел, как измученные и усталые они сидят по вечерам перед своими домами, не в силах даже разговаривать. Кивок, вялое движение натруженного плеча вместо приветствия – вот и все общение.

Косталан очень хотел помочь им. Разве не его прозвали Хитроумным, после того, как он изобрел двойной сток для расплавленного металла? Разве не он вместе с мастером Хинновари нарисовали палитру каления железа? И не он ли, Косталан Манар-Гири, придумал охлаждать жерло бомбард раньше всего корпуса? Внешние слои бронзы остывали позднее, сжимая внутренние, словно в тисках, отчего орудие становилось устойчивее к разрыву. Правда, не все заготовки выдерживали неравномерное охлаждение, иногда ствол бомбарды трескался, разваливался на куски, и все приходилось начинать сызнова. Зато готовые орудия, скрепленные вдобавок коваными железными полосами, могли делать по сто, а то и по сто пятьдесят выстрелов, почти как лучшие солмаонские образцы. Из императорской канцелярии Косталану тогда прислали костяную пластинку с благодарностью и целый серебряный чиг премии!

Кое-какие задумки были; иногда, по вечерам, он даже чертил схемы огромных подъемных машин, способных доставлять воду на немалую высоту. Только движущей силой в них оставались все те же люди. В крайнем случае, верховые животные, которых – и Косталан прекрасно понимал это – имперские чиновники ни за что не отдадут для облегчения труда земледельцев. Плюнут, выругают, да и пошлют подальше, процедив сквозь зубы, что новых людишек для копания в грязи женщины еще нарожают, вон с какой скоростью плодятся, куда их еще-то девать?

Пошлют и хорошо если не прикажут вразумить странного изобретателя парой дюжин плетей. Ведь почти всех скакунов забирала армия, не зря кавалерия считалась в Соцветии основной ударной силой. Так что о четвероногих движителях можно смело забыть. Надо искать что-то еще.

Увидев знакомый поворот, Косталан приободрился: еще совсем немного и покажется знакомая желтоватая стена из речного песчаника. Сегодня он пришел рано, никого из соседей еще не вернулся с полей.

Мелькнула шальная мысль – подобраться к дому незаметно, тихо открыть дверь и, схватив Юнари в объятия, закружить по дому. Мелькнула… и ушла. Это для него все выглядит доброй шуткой, а девушка может и испугаться. Долго ей еще привыкать к нормальной жизни. И не скоро еще Косталан, просыпаясь по ночам, перестанет обнаруживать рядом с собой пустующую циновку, а саму Юнари – сжавшуюся в комочек на полу в купальной комнате. С мокрой половой тряпкой в руках.

Во сне Юнари возвращалась в свой старый мир, ей казалось, что пол не вымыт, ванны не отдраены, и что скоро придет распорядитель Коцеру, накричит на нее, изобьет бамбуковой тростью и снова прикажет не кормить нерадивую до завтрашнего утра. Она в ужасе просыпалась, бежала в купальню с первой попавшейся под руку тряпкой и наводила порядок до сверкающей чистоты. Усталость подкашивала ее сразу по окончании работы, и она засыпала, свернувшись по-кошачьи, прямо на свежевымытом полу.

В первый раз Косталан, не думая ни о чем плохом, подхватил девушку на руки, собираясь отнести ее на кровать. Юнари испуганно дернулась, очнулась и, не соображая, что происходит, закричала… ее потом пришлось долго успокаивать. Постепенно кузнец научился будить девушку осторожно, просыпаясь, она все понимала сразу, смущенно и доверчиво улыбаясь Косталану. Но на следующую ночь все равно бежала в купальню с тряпкой. Как заводная механическая кукла, что по слухам живет во дворце императора, да продлится вечно его правление!

Не успел кузнец подойти к дому и на две дюжины шагов, как дверь распахнулась и навстречу выбежала Юнари. Потупилась, на мгновение замерла, но потом все же кинулась на шею: