Сергей Чекмаев - Бремя стагнатора

Правда, от обысков это не спасало – легионеры устраивали их внезапно, на перерывах, а то и во время работы.

Но, несмотря на саботаж, бесконечные обыски, несмотря на то, что людей забирали иногда прямо из мастерской и никто из них так и не вернулся, через два дня разогретые до красного каления полосы свернули в кольца, сварили и натянули на котел. Остывая, они крепко сжали корпус, сделав его еще прочнее.

Оставалось вывести желоб для выпуска пара, приделать к нему прочную дверцу – и пародел готов.

В день испытаний первой модели своего детища Косталан проснулся рано. Рассвет еще только разворачивал на востоке свои непобедимые полки́, вызолотив солнечными лучами половину неба.

Кузнец наскоро умылся, перекусил сухими хлебцами и фруктовой пастой, что остались с вечера. С грустью вспомнил Юнари, ее великолепную стряпню, добрые руки и… «Коста, милый».

Ничего, если сегодня все пройдет удачно, они скоро увидятся.

Косталан попросил Небесный Диск не отворачивать от него свой лик и хотя бы немного помочь. Мельком подумал, что надо будет пригласить потом Солнечного жреца и освятить пародел. На всякий случай. А то найдется в императорском дворце какой-нибудь ревностный блюститель веры, обвинит в колдовстве – и все. Бесполезно будет доказывать на суде Ересей, что верен Небесному Диску и Пресвету. Солнечные не любят, когда про них забывают. Арнарау Фейдасский слишком поздно это понял: по указанию жрецов легионеры Ока замуровали его заживо в собственном изобретении – в чане с быстротвердеющей строительной смесью. А через каких-нибудь десять лет раствором минерала «кость земли» с добавкой яичных скорлупок и клеящей смолы спокойно пользовалось все Соцветие.

Котел стоял на возвышении – черный, давящий и одновременно свой, известный до последней царапины. Косталан подошел к нему, положил ладони на шершавый бок. Пародел не отозвался на прикосновение, без воды, огня и пара он выглядел мертвым и неподвижным. Но мастер знал, как обманчиво такое впечатление. Уже совсем скоро языки пламени лизнут гладкие черные бока, а внутри забурлит, изойдет паром кипящая вода. Две извечно враждующие стихии соединятся, рождая новую, невиданную силу в помощь немощным человеческим рукам. Несмотря на все патриотические заверения Креганону, мастер продолжал считать, что создает пародел в первую очередь для блага людей, а не для их уничтожения.

Если, конечно, все рассчитано правильно.

Если нет ошибок в конструкции.

Если враги не проявят себя снова и не попытаются разрушить котел.

От нетерпения Косталан начал расхаживать по просторному двору мастерской, заново просчитывая в уме, все ли готово, и что еще из многократно проверенных частей стоит проверить еще раз.

Наконец проснулись литейщики, загомонили, в воротах легионеры уже обыскивали раннюю пташку – первого из мастеров, расчетчика Ринтагавора. Старый математик тоже вложил в пародел немало труда, волновался за него, проворочался всю ночь, но так и не смог заснуть. Седина в волосах, седьмой десяток пошел, а нетерпелив, как мальчишка. Вроде вон того молодого мастера-изобретателя, что яростно меряет шагами двор. Два сапога – пара. Сейчас еще и главный литейщик Енгарно заявится… А! Вот и он, легок на помине.

Скорее всего, Всевидящему Оку тоже не терпелось. Солнце поднялось совсем невысоко, может, на три ладони от горизонта, как в кузни пожаловал Зрачок Креганон. С ним приехал невысокий пожилой чиновник с золоченой серьгой в ухе и нарукавным знаком личного посланника императора. Ресницы кланялись ему чуть ли не до земли, литейщики приветствовали несколько более сдержанно, но тоже эмоционально: шутка ли – сам Беспристрастный Свидетель, глаза и уши императора, да продлится вечно его правление!

Не зря, значит, лютовали слуги Ока – дело-то и впрямь выходит не простое, государственной важности.

Зрачок подошел к Косталану:

– Доброго дня, Косталан-са!

– Доброго… – проворчал кузнец. Совсем промолчать он все-таки не смог – слишком важный день сегодня, зачем очернять его ненавистью?

А вот Свидетелю мастер поклонился. Тот кивнул в ответ, как и подобает в таких случаях: вижу, мол, приветствие и тебе, добрый мастер. Сам понимаешь, сейчас мне не положено проявлять эмоции, я должен оставаться беспристрастным, чтобы доброе расположение или неприязнь не смогли повлиять на мой рассказ императору.

– У вас все готово? – спросил Креганон. – Тогда начинайте. Всевидящее Око, советники и сам император, да продлится вечно его правление, ждут от нас вестей. Негоже заставлять их ждать слишком долго.

Косталан кивнул, махнул рукой:

– На-ачали!!!

Подмастерья скорой ногой натаскали в котел воду, другие сложили под ним целую гору поленьев маслистого дерева. Кузнец специально выбрал именно его – он жара выделяется горючая смола, вспыхивает сама, и в итоге дрова горят раза в полтора дольше обычных, ровно и надежно.

Еще вчера Косталан мечтал самостоятельно зажечь огонь на первых испытаниях. Но сейчас передумал. Вытащил из-за пазухи кресало, протянул расчетчику:

– Ринтагавор-са, вы самый почтенный человек среди нас. С вашими годами не сравнится никто. Вам и честь.

Краем глаза кузнец заметил, как удивленно приподнялась бровь у Креганона. Может, думал, что ему предложат зажечь огонь? Нет, вряд ли. Скорее всего, не понял, почему это изобретатель доверил другому то, что по праву принадлежит ему. Наверняка, и объяснение нашел, сообразно своей извращенной соглядатайской логике.

Мастер Ринтагавор целое мгновение, показавшееся Косталану вечностью, смотрел прямо на него. В уголках глаз старика кузнец заметил блестящие слезинки. Потом расчетчик коротко поклонился, кряхтя, присел перед котлом и чиркнул кресалом. Искры брызнули на поленья, те сразу занялись и, спустя совсем немного времени, весело потрескивали. В чистое, по-утреннему прозрачное небо поднялся столб сизого дыма.

Сзади кто-то неистово молился Небесному Диску – его красный, всевидящий глаз как раз появился над горизонтом. Косталан и сам поймал себя на том, что губы шепчут слова покаяний и просьб.

Ринтагавор завороженно стоял и смотрел на пламя, сжимая в руке кресало. Мастера позвали, но он, казалось, ничего не слышал. Два подмастерья, испросив разрешение у Косталана, осторожно взяли старого расчетчика под руки, увели под сень навеса, принесли скамеечку. Он сел, все так же неотступно наблюдая за пляской огня и крепко зажав кресало в кулаке.

Внутри котла постепенно нарастал глухой шум, потом забурлила вода. Пародел закипел.

– Пора! Открываем желоб! – сказал литейщик Енгарно. Руки мастера жили своей беспокойной жизни – он то стискивал их, то теребил бляху с молоточками, знак своего цеха, то нервно почесывал подбородок.