Ирина Валерина - Когда Шива уснёт [СИ]

Карлики — все, кроме Вельза, принялись медленно ходить по кругу, бормоча едва слышно: «…должниик…прислушаайся…прислушаайся…потерян…свет у нас…у наас…должниик…». Шары в их ладонях мерно мерцали в такт шагам.

Внезапно навалилась апатия, душная, смердящая безнадёжностью.

Кир потряс головой, изгоняя наваждение. Посмотрел на Вельза в упор:

— Выслушаю. Но прислушиваться или нет, решу сам.

Физиономия Вельза искривилась в саркастической гримасе:

— Ох-х. Каакой большоой мальчик! Возможно, ты даже знаешь, куда и зачем идёшь?

— Знаю. Чувствую.

— Так знаешь или чувствуешь? Одно другому не равно, знаешь ли.

— Сначала чувствую. Потом знаю. Сейчас уже чувствую. Значит, скоро буду знать.

Вельз язвительно ухмыльнулся:

— Я ошибся. Ты не большой, ты смешной мальчик! Что ты знаешь о чувствах, ребёнок! Вот они чувства, смотри! Зайздро!

По щелчку его пальцев хоровод замер, и из круга вышел тощий карлик с болезненным блеском в косящих глазах. Желчный цвет лица и мелко дрожащие руки, пальцы которых были сведены на манер птичьей лапы, могли бы рассказать о многом, но Кир не особо преуспел в физиогномике.

Вельз царственно повёл рукой, указывая на Зайздро:

— Зависть. Прекрасное чувство, очень хорошо стимулирует. С ним можно горы свернуть! Зайздро, ты отлично простимулирован, я надеюсь?

Карлик низко поклонился:

— Благодаря гордыне, повелитель!

Вельз отослал его взмахом руки.

— Рогай!

Крепко сбитый уродец с воинственным лицом решительно сделал шаг вперёд.

Гордец продолжил:

— Гнев. Согласись, он привносит в скучную обыденность массу неожиданных сюрпризов. — После, слегка понизив голос, добавил словно бы только для Кира: — Рогай, к сожалению, не очень умён, но зато скор на реакцию.

Рогай набычился, но, повинуясь взгляду повелителя, вернулся в круг, где и выместил раздражение увесистой затрещиной первому подвернувшемуся под руку. Неопрятный, похожий на квашню карлик с длинным унылым лицом моментально накуксился и заныл, потирая затылок. Он был настолько неприятен, что даже взгляд на него вызывал тоскливую дурноту.

— А, кстати! Мокуль! — Вельз указал на ушибленного. — Уныние! Дивное чувство, с ним никогда и ничем не будешь доволен. И вот, с ним по соседству, взгляни — Охер. Равнодушие. Очень удобно, живёт себе с краю, добропорядочно и прилично, никуда не лезет, не мешает. Побольше бы таких.

Охер бесстрастно глянул на стенающего соседа и отвернулся.

— А, или вот ещё! — Вельз вошёл во вкус. — Бруто, наш дорогой Бруто, соль земли — причём в буквальном смысле! Кровь и соль ведь едины. Жестокость. Да на его широких плечах, можно сказать, мир держится!

Атлетически сложённый Бруто довольно осклабился и пролаял:

— Служу гор-р-рдыне!

Вернувшись в круг, он выписал увесистый пинок тщедушному карлику, случайно занявшему его место. Тот отскочил в сторону, мелко дрожа. Рядом стоящий угрюмец с волчьим взглядом склонился к нему и принялся нашептывать что-то на ухо.

Вельз угрозно покачал пальцем:

— Эшта, оставь свои фокусы, Мельк слишком труслив, чтобы мстить. Однако ход твоих мыслей мне нравится. Когда Сатта научит тебя виртуозно лгать, цены тебе не будет. Сатта, займись им.

Сатта, самый молодой из них, подобострастно поклонился, тая лукавую улыбку:

— Счастлив служить гордыне.

Повелитель широко улыбнулся и проговорил, обращаясь к Киру:

— Чисто семейная идиллия! Моя школа! Горжусь ими.

Киру, насмотревшемуся на «идиллию» лет на сто вперёд, захотелось срочно принять душ.

— Не вижу повода для гордости. Да и не гордыне говорить об этом. Мерзость. Мерзость! Вы все до единого порочны.

Вельз скептически искривил губы:

— Неумно. А ведь ты должен мыслить стратегически. Порок — это зло? Ну, допустим. Это с одной стороны. А с другой — благо. Для тебя как руководителя. Это же превосходный инструмент управления! Сам посуди: достаточно лишь однажды понять, какой страстью одержим человек, и ты уже управляешь его жизнью. Вот тебе наглядный пример.

Он выудил из кармана плаща несколько сухариков и, положив их на ладонь, негромко позвал:

— Жрот, ко мне!

В ту же секунду из круга выступил невероятно толстый карлик с лунообразным лицом и, колыша жировыми складками, устремился к повелителю. Пал на колени и принялся жадно пожирать лакомство, довольно урча и похрустывая. Когда ладонь дающего опустела, он замер, потом искательно заглянул в глаза Вельза. Тот достал из кармана ещё один хлебец, бросил на траву, после чего щедро харкнул на него. Кира передёрнуло.

— Ешь.

Жрот, не колеблясь, слизал с земли харкоту вместе с едой, после чего, заняв своё место в круге, принялся выклянчивать сухарик у приземистого угрюмого соседа, но скупой Щема, спешно пережёвывающий припасённый харч, поднёс ему здоровенный кукиш и отошёл подальше.

Кир почувствовал, как к горлу подступает тошнота.

— Эти твои… чувства мне не нравятся. Они отвратительны, если честно. Начиная с тебя.

Вельз глумливо ухмыльнулся.

— А каких чувств ты ищешь, недобог? Все, что я тебе показал, в природе человека. Хочешь поспорить?

— В природе человека, говоришь? А где же любовь?

— Любовь? Что ты знаешь о ней, наивный? — Вельз расхохотался. — Ерох, пришло твоё время, говори!

Из круга выступил очередной уродец. Багровая лампа бросала густые тени на его лицо, но даже они не могли скрыть сладострастной гримасы, навсегда исказившей его черты. Он то и дело алчно облизывал мясистые потрескавшиеся губы, но они сразу же пересыхали и ещё больше растрескивались от неутолимого внутреннего жара. Глаза его, как застарелая рана — гноем, сочились похотью, которая не нуждалась в адресате, потому что Ерох сам был воплощенная похоть.

Он снова отвратно провёл кончиком толстого языка по губам и проговорил, хрипло и тягуче:

— Любви нет. Ты ещё слишком юн, чтобы это знать, поэтому просто поверь опытному сердцееду, — с этими словами Ерох вытащил из кармана маленький комок сокращающейся плоти и отправил его в рот. На секунду в приоткрывшейся пасти блеснули зубы хищника — в два ряда, как у акулы. Из уголка рта потекла тёмно-вишнёвая струйка. — Есть основной инстинкт, мальчик. Слушай его, он плохого не посоветует. Ты мужчина, и по определению имеешь право брать. Подчинять. А то можно и помучить. — Кончик языка мелькнул в разъявшейся щели рта — уже раздвоенный, змеиный. — Лома-а-ать. Та-а-ак. Сла-а-адко-о. — Карлик мерзко хихикнул. — В мирах так много смачных девочек — уверяю тебя, на любой вкус и цвет. И кроме того, ты ведь ещё не пробовал… ммм… маальчиков. Маленьких, наивных… почти как ты.

— Сгинь! — прошептал Кир побелевшими от ярости губами.

Ерох, всё ещё хихикая, отступил и слился с темнотой. Лишь багровый шар продолжал тускло мерцать, обозначая его присутствие. Вскоре карлики снова завели свой безумный хоровод, но Кира больше не беспокоило их бормотание.