Вадим Волобуев - Боги грядущего

— Покажи им находку.

— Не буду.

— Покажи, дурак!

— Отстань.

Вождь подсел к костру, отрезал кусок мерзлой требухи, которую достал Пламяслав, начал жевать, морщась от отвращения. Затем подкинул в костер сырого мха и веток ягеля. От огня пошел густой дым. Ложбина погрузилась во мрак, сделавшись похожей на мутный омут среди серебристого озера. Небо было глухое и морщинистое, точно слепленное из глины.

Пожевав немного, вождь сказал сыну:

— Поднимись, глянь еще раз, нет там наших?

Сполох сорвался с места, взлетел на возвышенность, постоял, всматриваясь. Потом замахал кому-то, крикнув:

— Эгей, сюда!

Вождь встал и, не переставая жевать, поднялся по склону.

— Вон они, вон! — тыкал рукавицей Сполох, показывая куда-то.

Вождь обкусывал кровавый слипшийся комок требухи. Пламяслав отрешенно сидел у костра. Чуть поодаль бродили лошади — пробивали копытами наст, подцепляли зубами прошлозимнюю несытную траву и ягель.

— Ладно, иди Головне помоги, — сказал вождь.

Сполох вернулся к товарищу, задорно бросил ему на ходу:

— Едут, голубчики.

Спустя некоторое время они услышали отдаленный голос Огонька:

— Мы думали, ты это… за холмы ушел, вождь. А там, за холмами-то, ну… мертвое место. Обманул нас Большой-И-Старый. Вот так.

И сразу вернулся страх. Мертвое место! Скверна к скверне…

Вождь смолчал.

Вскоре пропавшие родичи въехали в ложбину — все трое. Впереди — Светозар на кобыле, за ним — Жар-Косторез, последним — Огонек на собачьей упряжке. Светозар сполз с лошади, захрипел, вытаращившись дико:

— Мртвй мст. Нд хдть.

Огонек соскочил с нарт, затараторил:

— Мертвое место, вождь! Надо это… уходить. Нельзя тут оставаться.

Он переводил речь отца. Сам Светозар говорил с трудом. Пять зим назад медведь своротил ему челюсть, и с тех пор вместо слов у него получались отрывистые звуки, которые он проталкивал сквозь плотно стиснутые зубы.

— Клдн, — гудел он. — Йг чр.

— Да, да, проклятые чары колдуна, — поддакнул Огонек.

Жар-Косторез взял обеих лошадей под уздцы, похлопал их по мордам. Лошади нагнулись было к снегу, но Косторез дернул их за поводья, чтоб не застудили нутро. Огонек пытался унять разбушевавшихся собак: те дрались, рычали друг на друга и лаяли. Распрягать их было опасно.

— Хоч, хоч, заполошные! — крикнул Огонек, прохаживаясь по их спинам остолом.

Не сразу и не вдруг, собак удалось успокоить. Еще немного, и разъярившиеся псы бросились бы рвать на куски лошадей — настолько вошли в раж. Мало кто мог справиться с ними в такие мгновения.

Пока Огонек разбирался с собаками, вождь расспросил Жара-Костореза о метаниях по тундре. Ответов его Головня не услышал (мешал собачий лай), но по потемневшему лицу вождя сообразил, что дело плохо. Вождь перехватил взгляд Головни, крикнул ему и Сполоху:

— Закончили, бездельники?

Головня окинул взглядом жилище. Постройка уже выросла до уровня человеческого роста, пора было смыкать наклонные стены, завершать купол.

— Сейчас закончим.

За его спиной не утихал шум: повизгивали собаки, фыркали лошади, потрескивал костер. Вождь распоряжался:

— Огонек, накорми собак. Жар, привяжи лошадей к нартам, копыта проверь. Светозар, садись сюда, потолкуем. Старик, мох там остался или набрать?

Так буднично звучало это все, словно и не было где-то там, в серой мгле страшного колдуна с его волшебством, не было мертвого места за холмами, не было вещи древних, жгущей Головне грудь. А была тундра и был загон, а завтра еще будет Большой-И-Старый. Все как всегда.

— Закончили, — объявил Сполох, втыкая снежак в землю. — Принимайте работу.

Жилище наполнилось туманом. Маслянисто дымили светильники, расплывчато темнели очертания сидящих. Из тумана выпрастывались руки, хватали со снежного пола куски мяса и рыбы, втягивались обратно в туман. Ели молча, громко чавкали и рыгали.

Закончив есть, вождь откинулся к стене, поковырял в зубах, глядя поверх голов товарищей. Объявил:

— Завтра покажешь нам следы Большого-И-Старого, Светозар.

Тот замер на мгновение, неспешно вытер о меховик жирные пальцы.

— Нв бд хчшь нвлчь?

— Новую беду хочешь навлечь? — тихо перевел Огонек.

Все как по приказу перестали жевать, уставились кто на вождя, кто на Светозара.

— Завтра покажешь следы, — упрямо повторил вождь.

Правило загона: вождь — всему голова. Если он велит тебе прыгать через сугроб — прыгай. А если велит тебе показать следы — показывай. Без пререканий. Строптивым не место в загоне. Им место — среди зверолюдей и покойников.

Но как выполнить приказ, если слова вождя претят Огню? Как слушаться главного, если он требует немыслимого? Никакой он тогда не вождь, а еретик, ледопоклонник, собачья отрыжка.

Разве есть безумец, который отважится пойти в мертвое место, пускай даже и за Большим-И-Старым?

Загонщики ждали ответа Светозара. Он был зятем Отца Огневика. Ему одному позволено было спорить с вождем. Даже Пламяслав, старейший в общине, не имел на это права.

Светозар принял вызов. Полосы шрамов на его левой щеке побелели. Он устремил на вождя указующий перст:

— Чрз тб нпсть пршл.

— Через тебя напасть пришла, — перевел Огонек. И продолжил, повторяя за родителем: — Все беды — через тебя. Дожди пали и луга замерзли — через тебя. Коровы молоко потеряли — через тебя. Никак ты не уймешься. С Отцом Огневиком, тестем моим, враждуешь. Потому и покинул нас Огонь. Теперь еще это… в мертвое место нас тащишь. Мало тебе грехов? Хочешь всех погубить?

Вождь побагровел, задрал густую сивую бороду, выкатил глаза. Хотел ответить что-то, но сын, Сполох, опередил его.

— Вы, Павлуцкие, вечно ноете. Хочется вам — идите в общину. А мы, Артамоновы, пойдем за Большим-И-Старым, земля мне в зубы.

У Головни отвисла челюсть. Не думал он, что кто-нибудь скажет такое в глаза. Да, Светозар явился из другой общины — ну и что? Теперь они все тут были Артамоновыми — одни по рождению, другие — по родству. Зачем делить?

Вождь и сам почувствовал, что сына занесло. Поднял ладонь, отвесил сыну звонкую затрещину. Сказал с досадой:

— Куда лезешь, птенец…

Светозар грозно ворочался, сопел, раздумывал, оскорбляться ему или нет. Вождь, опережая его, спросил у старика:

— Помнишь, ты рассказывал нам о загонщике, который ослушался вождя?

Тот закивал важно, опустил веки, погладил бороду.

— Помню времена, когда пищей нам служили тюлени, а вождем был Суровый Тепляк. Славное то было время. Великое время! Всяк знал свое место, и все были как пальцы на одной руке. Потом озеро оскудело, превратилось в ледяную пустошь, и мы ушли к Большим Камням. Нас вел Пар — сын однорукого Искромета. А Отцом тогда был Сиян. Мы прошли через Гиблую лощину, обогнули Медвежьи поля, а потом миновали обширное мертвое место. Ах, натерпелись мы страху! И голод, голод!.. Ни в жизнь вам не испытать такого голода. Когда выходили, было нас пять раз по пять пятков, а к Темному ущелью дошла едва половина. А потом, в великую тишь, когда вождем был еще один Пар, отец Пепла — лучшего из всех загонщиков — а зрящим был все тот же Сиян, и мы кочевали до самой безбрежной воды на западе, и жилось нам тогда привольно и сыто… что за времена! Многих, многих я помню, многие общины повидал, пока был следопытом. Но куда бы ни пришел, кого бы ни встретил, везде и всюду загонщики ходили под вождями, и не было такого, чтоб общинник ставил себя над вождем. Так-то.