Вадим Волобуев - Боги грядущего

— Жениться, значит, надумал? Ну, дело хорошее. Тем паче, на Рычаговой. Новые бабы — общине приплод. Веру-то нашу она уже приняла или все в еретичках ходит?

— Согласна принять.

— Согласна, значит. Добро. Проведу я над ней обряд.

Помощник и не догадывался, что вождя это известие обрадовало не меньше него. Шутка ли! Внучка Отца, плоть от плоти злейших врагов, склонилась перед верховной богиней. Какой удар по маловерам!

Но провести обряд Головня не успел. Сбежала Искра, а потом восстала община.

И вот теперь Сполох и Знойника прятались в сосновой роще от разбушевавшейся толпы, и молили богиню избавить их от ярости огнепоклонников.

Холм, на котором располагалось становище, почти вплотную придвигался к роще, возносясь к небу мшистым косогором. Наверху, чуть не над головами беглецов, гремели раскатистые крики, а позади, где роща полого сползала к берегу, отторочившись ивовыми зарослями и чахлым березняком, в беззвучной торжественности несла свои воды Великая река.

Сполох и Знойника были не единственными, кто нашел здесь спасение. Из становища то и дело прибегали несчастные Рычаговы: скатившись по косогору, ополоумевшие от ужаса, они бросались в кусты голубики, чтобы кинуться в воду. Сполох кричал им:

— Остановитесь, безумные, мрак вас побери! Куда бежите? К смерти своей бежите?

Они шарахались от него; с перепугу врезались в костистые стволы елей и сосен, спотыкались о корневища, падали.

— Что там? Что? — тряс их за плечи Сполох.

На него смотрели бешеными глазами, из раззявленных ртов неслось что-то невразумительное.

— Айяяяяя… айяяяяя… п-п-пусти… п-пошел… айяяя…

Сполох не отступал, тормошил их, бил по щекам.

— Это я. Узнаешь меня? Что там творится? Говори!

Беглецы лупали глазами, выдавливали дрожащими голосами:

— С-смертоубийство…Резня… Арт-тамоновы п-пришли… реж-жут… всех, всех… до единого…

Вести приходили одна страшнее другой. Говорили, будто в верхнем стойбище перебили всех людей, а из тел их вырезали сердца — в знак торжества над Льдом. Кто-то видел, как из сердец этих, голося, выползали бескрылые духи, а Огонь своим дыханием испепелял их — к радости бесноватых повстанцев. «Рожи у них — как пламя: опаляют и жгут. А изо рта дым идет, и глаза светятся». Доносили, будто фигурка Науки, брошенная в костер, заплакала черными слезами. Уверяли, что и сама богиня, показавшись на миг в истрепанном как старая шкура небе, зарыдала и ударилась о землю, пропав без следа.

Ни одного родича среди беглецов Сполох не увидел, сплошь чужаки. Он стоял среди них, смешной и нелепый в своем нательнике, и рычал от бессильной злобы. А над становищем разносились вопли и конское ржание, где-то голосили люди и слышался пьяный смех.

Некоторые из спасшихся бросались с кулаками на Сполоха, осыпали его ругательствами, порывались утопить, чтобы хоть так выместить злобу на ненавистных Артамоновых. Знойника храбро защищала своего господина — ее обзывали Артамоновской подстилкой, советовали заткнуться. Сполох, не стерпев, вынул из мягкой прелой земли нож, погрозил языкастым, сказал, что будет резать наглецов без пощады. Рычаговы примолкли, но продолжали бросать на парочку ненавидящие взгляды.

Спустя короткое время поток беглецов иссяк. Стонущие, опустошенные внезапным несчастьем, люди сидели, привалившись к деревьям, и отрешенно следили за беснующимися наверху огоньками. Бабы выли, мужики, коих было куда меньше, шептали заклятья. Дети лежали на теплой земле, заросшей пыреем и ковылем, и спали, обняв взрослых. Спали тревожно, то и дело вздрагивали, и, открыв глаза, с ужасом озирались.

Когда рассвело, в рощу прибежало еще несколько Рычаговских баб. Задыхаясь от бега, они наперебой стали говорить о расправе, которую учинила Рдяница над их подругами, о сожжении Пепла и Заряники, о каре, постигшей Костреца и Сполохову мачеху.

Знойника опять подскочила к Сполоху:

— Там сестра. Спаси ее, заклинаю тебя! Никого у меня больше нет. Она погибнет — одна останусь.

Сполох молчал, опустив голову. Чем он мог помочь девке?

Знойника метнулась к опушке, обняла ствол сосны, заголосила, устремив отчаянный взор на становище.

— О великая богиня и все духи земные и небесные! Помогите сестрице, избавьте ее от лютой смерти, окружите ее прохладным облаком, скройте от глаз врагов…

Сполох рванулся за ней, но потерял равновесие и упал, больно ударившись коленкой о спрятавшийся в траве камень. Сел, потирая коленку, устремил взгляд на подругу. В голове неотступно крутился страшный и жуткий образ мачехи, привязанной к шесту: вот она стоит, окруженная тучами гнуса, повиснув на ремнях, а рядом вышагивает Рдяница и, довольная, поигрывает факелом. А вокруг неистовствуют толпы родичей, плюют в нее, швыряют комья сухого навоза.

Сполох вцепился двумя руками в торчавший из земли корень, дернул его на себя. Потом вскочил, пнул что есть силы и, подойдя к подруге, повлек ее обратно под защиту деревьев.

Среди оцепенело сидевших там и сям беглецов восстал какой-то старикашка.

— Девка правду говорит. Чего сидеть без толку, смерти ждать? Надо самим на смутьянов наброситься, повязать их всех, а которые начнут сопротивляться — ножом в брюхо. Честь по чести. Как они нас, так и мы их.

Сполох исподлобья глянул на него, недобро хмыкнул.

— Ты что ж, род мой истребить хочешь, червивая твоя душонка?

Старикашка не смутился, затараторил пуще прежнего.

— Как же твой, когда и мой? Вождь говорит — нет больше Рычаговых, а все теперь — Артамоновы. Значит, все мы тут равны, тем паче перед крамольниками. Неча ждать, когда шарахнет, надо бить с опережением, тады спасемся.

Масляно отсвечивала его голая макушка и порхали заскорузлые ладони, вспарывая густой застоялый воздух. Лицо его иссекли пыльные полосы, голос скрипел как треснутая лыжа. Так и хотелось вмазать ему по роже, но Сполох смолчал и, угрюмо сопя, повел Знойнику на берег реки — остыть и прийти в себя.

Они обошли колючие кусты малины, и, найдя место, свободное от лозняка, спустились к воде. Твердая коричневая глина непривычно холодила ступни. Плакучие ивы уныло гладили тонкими листочками тяжелую воду. На той стороне сквозь знойную дымку проступал другой берег — высокий, заросший березами и тополями.

Сполох умыл подругу прохладной водой, ополоснул лицо сам. Сзади, ухватившись за корявый ствол лиственницы, чтобы не поскользнуться на мокрой глине, протиснулся меж кустов настырный старикашка. Зашептал:

— Перебьют нас здесь, Сполох. Как пить дать — перебьют. Нельзя сидеть. Очнись, приди в себя!

Жилка задрожала на лбу помощника вождя.

— Пошел вон… раб!

Старик отшатнулся, задрал сивую бороду. Обида заиграла на губах. Хотел, видно, что-то ответить, но развернулся и заковылял прочь.