Елена Асеева - Сквозь сон [СИ]

Еще меня поразило, что люди здесь, не важно, сидящие, или проходящие совсем не напоминали больных, видимо, не являлись лежачими, а числись уже выздоравливающими или идущими на поправку. В этой части местности почти не слышалось гула машин, может потому, как прежде правящую тишину заглушал говор, смех людей, хотя откуда-то издалека все-таки доносилось однотипное гудение.

— Дорогая, ты почему сегодня такая молчаливая? — прервав наступившую между нами затяжную паузу, спросил Беловук, и нежно пожал мою руку.

— Так, просто, — отозвался я, лишь сейчас уловив, что с полос света вниз льется не только чуть воспринимаемая слухом мелодия, чем-то напоминающая классическую музыку, но и нежный запах, не цветочный, а вроде как наполненный горьковато-сольным привкусом морской воды.

— Тебя проводить до комнаты, в твоем корпусе, или ты дойдешь сама? — вновь спросил Беловук и в его словах я ощутил просьбу, словно он мечтал, чтобы ему позволили остаться, но вслух об этом не решился сказать.

Удивительно для меня, что, будучи таким бесчувственным эгоистом, я уловил в выдохнутой им фразе эту просьбу, и даже сумел ему посочувствовать. Так, вроде попав в это зеркально-диагональное отражение собственной Галактики, и сам стал превращаться в другого человека, испытывать иные чувства, желания, стремления или только ими заразился.

— Пойду сам… сама, — мгновенно поправившись, ответил я. Не то, чтобы я собирался идти в какой-то корпус, просто желая как можно скорей избавиться от Беловука, его просьб и нежных пожатий, к которым попеременно чувствовал ревность и понимание. Ведь, в самом деле, почему Лина не должна любить этого заботливого, умного и красивого мужчину, предпочтя ему меня…

Меня…

Прибывающего в ее жизни в состоянии души, личности, сети нейронов, а может всего-навсего единой мысли.

— Знаешь, Беловук, — начал было я.

— Вук, — мягко отозвался он, останавливаясь и придерживая меня. И я, также сдержав шаг, замер. Мужчина, между тем подхватив меня под левый локоть и развернув в свою сторону, несколько склонил голову, таким образом становясь ближе.

— Да! Вук, — торопливо поправился я, одновременно, отводя от него взгляд и уставившись в расположенный справа от нас небольшой фонтан. — А если все-таки предположить, что существует то самое зеркально-диагональное отражение нашей Галактики, есть подобная нашей системе, система и планета. И тот, человек о котором я говорила… Тот, который любит только себя, который бездельник, лентяй и хам, он внезапно оказался на нашей Радуге, и, остановившись напротив, посмотрел в твои глаза… Чтобы ты ему сказал? — спросил я, впрочем, взгляд не стал переводить, побоявшись, что не выдержу честных, искренних глаз Беловука, умеющего ценить, любить, такого заботливого и умного.

Сам же я неотрывно смотрел на фонтан, огороженный невысоким мраморным голубоватым бордюром, повторяющим форму круга, он выплескивал из себя струю, которая образовывала тонкий водяной купол из ниспадающей воды. Не только сама льющаяся вода здесь подсвечивалась голубым фоном, но и отдельные пузырьки на ней имели разную форму и оттенок от темно-фиолетового вплоть до лазурного. Мельчайшие пузырьки воды порой (когда ощущался легчайший порыв ветра, проскальзывающий по бульвару) отлетали в сторону, покрывая стенки огораживающего водоема бордюра и прочерчивая на них линии, скатывались вниз на темно-серое асфальтное полотно дороги, опять же неторопливо впитываясь в него. И тепло этого мира, этого летнего вечера навевали на меня тоску, по всему тому, что я не имел тут, на Радуге, и потерял там на Земле.

— Ничего бы я ему не сказал, — наконец, ответил Беловук, и, сместив руки вниз, обвил ими талию Лины, слегка притянув ее к себе ближе. — Что можно говорить бездельнику, лентяю и хаму, да еще и такому который любит лишь себя. Разве нужно, что либо доказывать человеку, который не считает основой собственного существования, труд. С таким напрасным станет о чем-либо толковать и не имеет смысла что-нибудь доказывать. И раз на его планете данное понимание жизни является нормой, ты не сумеешь, ему ничего противопоставить, привычное тебе. Так как для нас радуженцев труд не средство для выживания, а основная потребность человека, базирующаяся в первую очередь на творческом подходе. Включающем в себя созидание не за счет давления, указания, руководства, а путем осознания данной необходимости.

Он замолчал, а я тотчас переместил взор и заглянул в удлиненной формы его глаза, где заключенные в розовой склере поместились зеленые радужки лишь по окоему с черным зрачком имеющие небольшие всплески коричневого цвета, так похожие на мои. И там, точно в зеркале увидел призрение не только к себе, но и, обобщенно, к землянам, которые живут столь не полноценно, что не находят в труде радость, в ночи звезды, в дуновение ветра аромат любимой женщины. Я словно прочитал в его глазах приговор для себя, на вечное скитание без права на любовь к той, каковая не могла и не умела прожигать столь бездумно свою жизнь как земляне.

Не знаю, что в этот момент просквозило в моем взгляде, оно как Беловук (хотя и, очевидно, желал) не стал целовать губы Лины, он лишь нежно прикоснулся к коже ее лба, задержавшись там чуть дольше положенного. А затем с той же ощутимой нежностью так, что я ощутил то через его дыхание, сказал:

— Я приду, завтра, дорогая, часиков в пять! Синя обещала привезти Сорочая и мы тогда прогуляемся по окрестности, и сходим, как ты и хотела, на озеро Святое.

Он вновь коснулся губами лба моей девочки, и, выпустив нас обоих из объятий, шагнул назад. Рука Беловука медленно огладила спину Лины, и, сместившись к локтю, ласково его пожала, и только после этого он развернулся и направился в ту сторону, откуда мы пришли, оставив меня одного.

А несколькими минутами позже, когда его фигура поблекла в сияние света, льющегося из протянутых между зданиями прозрачных широких полос и фонарей, откуда опять же доносилась легкая музыка и горьковато-соленый морской аромат, внезапно послышался очень приятный женский голос, который сказал:

— Доброго вечера, дорогие товарища! Согласно местного времени, третьего географического часового пояса, совпадающего со временем в столице нашей Родины городе Гардарика, равному двадцати двум часам, пятнадцатого серпеня семь тысяч пятьсот двадцать второго года, на территории корпуса лечебницы номер три города Молога объявлен отбой! Всех посетителей и гостей просим покинуть территорию лечебницы, а пребывающих пройти в корпуса и свои комнаты для принятия процедур и отдыха! Здоровья вам, дорогие товарищи!

Беловук уже скрылся из моего наблюдения, смешавшись с идущими людьми, не только теми которые направились вслед него и являлись посетителями и гостями, но и теми которые шли в направлении зданий лечебницы. Впрочем, сейчас одних от других было сложно отличить. Тем более не просматривалось ни одного больного в привычном для меня понимании. Ну, там, на костылях, в инвалидной коляске, с перебинтованной, загипсованной рукой или ногой. Словно в лечебнице номер три города Молога больных то и не имелось, а те которые находились в ней, более соответствовали сравнению ходячие или выздоравливающие. Да и одеты они были в уже знакомые мне бермуды, рубашки, разнообразных фасонов юбки, брюки, футболки, косоворотки, цветастые сарафаны.