Диана Гэблдон - Эхо прошлого. Книга 2. На краю пропасти [litres]

– Мне не хватает моего пса, – проворчал Йен, съежившись под плащом и натягивая на мерзнущую голову одеяло.

– Он сел бы на твою голову? – спросил Джейми и крепче обнял меня – ревущий снаружи ветер грозил сорвать остатки крыши. – Прежде чем бриться, нужно было подумать о том, что сейчас январь.

– Тебе хорошо, тебя тетя Клэр греет, – сердито пробормотал Йен из своего укрытия.

– Ну, в ближайшие дни мы и тебе можем жену сыскать. Ролло будет спать с вами обоими или как?

Йен что-то промычал в ответ и, дрожа, натянул одеяло на лицо.

Я тоже дрожала, невзирая на тепло тела Джейми, оба наших плаща, три шерстяные юбки и две пары чулок. Бывала я в местах, где холодно, но холод шотландского высокогорья пробирает до костей. Однако, как бы сильно ни влекло меня в тепло и уют Лаллиброха, волновалась я не меньше Йена – чем ближе становился дом, тем больше Йен напоминал кошку на горячих кирпичах. Вот и сейчас он ерзал в своем темном закутке и что-то бормотал себе под нос, кутаясь в одеяла.

Когда мы высадились в Эдинбурге, я подумывала о том, чтобы послать в Лаллиброх весть о нашем приезде. Но когда я это предложила, Джейми засмеялся.

– Думаешь, у нас есть хоть малейший шанс проехать хотя бы десять миль незамеченными? Не беспокойся, саксоночка, как только мы ступим на земли нагорья, и десяти минут не пройдет, как все от озера Ломонд до Инвернесса будут знать, что Джейми Фрэзер едет домой со своей англичанкой-ведьмой и краснокожим индейцем впридачу.

– Англичанка-ведьма? – переспросила я, не зная, то ли смеяться, то ли обижаться. – Так они меня называли, когда мы были в Лаллиброхе?

– Нередко даже в лицо, саксоночка, – сухо сказал Джейми. – Но ты недостаточно знала гэльский, чтобы это понять. Они называли тебя так не для того, чтобы оскорбить, a nighean, – уже мягче добавил он. – Как и сейчас. Просто горцы называют вещи своими именами.

Я озадаченно хмыкнула.

– Но уж теперь-то они будут правы, ведь так? – усмехнулся Джейми.

– Ты намекаешь, что я похожа на ведьму?

– Ну, прямо сейчас не особо, – ответил он и прищурил один глаз, критически разглядывая меня. – Гораздо страшней ты выглядишь по утрам, как только проснешься.

У меня не было зеркала, и в Эдинбурге я его тоже не купила. Но волосы я расчесывала регулярно, дождь там или не дождь, и перестала делать это, лишь когда мы въехали на земли Лаллиброха. Какая разница, буду я выглядеть как английская королева или как пушистый одуванчик? Возвращение Йена домой – вот что важно.

А с другой стороны, неизвестно еще, как меня встретят. Между мной и Дженни Фрэзер осталась, скажем так, некоторая недоговоренность.

Когда-то мы были подругами. Надеюсь, мы снова станем ими. Пусть даже это именно она устроила женитьбу Джейми на Лири Маккензи. Разумеется, из лучших побуждений: она заботилась о нем, одиноком и неприкаянном, только что вернувшемся из английской тюрьмы. К тому же, откровенно говоря, она полагала, что я умерла.

Интересно, какие мысли посетили ее, когда я снова появилась? Что я покинула Джейми перед битвой у Каллодена, а потом передумала? Мне некогда было объясняться и восстанавливать дружеские отношения, да плюс ко всему был еще тот неловкий момент, когда Лири и ее дочери, которых вызвала Дженни, появились в Лаллиброхе и застали нас с Джейми врасплох.

При воспоминании об этом меня начал разбирать смех, хотя тогда, давно, я не смеялась. Что ж, быть может, теперь у нас будет время поговорить, когда Йен-старший и Дженни придут в себя после возвращения младшего сына.

Лошади мерно и глубоко дышали в коровнике, Йен храпел рядом с нами, а я по ерзанью рядом поняла, что не мне одной не дают уснуть мысли о предстоящей встрече.

– Тоже не спится? – шепнула я Джейми.

Он придвинулся ближе и тихо ответил:

– Да. Вспоминаю, как в последний раз пришел домой. Я так боялся, и почти не надеялся ни на что. Может, Йен так же себя чувствует сейчас.

– А ты как себя чувствуешь? – спросила я, обхватив обнимающую меня руку.

Я ощутила твердые кости запястья и ладони и нежно коснулась его изувеченной кисти. Он глубоко вздохнул.

– Не знаю. Но все будет хорошо, ведь ты на этот раз со мной.

Ночью ветер стих, и рассвет занялся чистый и яркий. По-прежнему было холодно, словно в заднице у полярного медведя, но дождь прекратился. Я сочла это хорошим предзнаменованием.

Мы молча преодолели последний переход через горы, ведущий в Лаллиброх, и увидели внизу дом. Я ощутила боль в груди и только тогда осознала, что невольно задержала дыхание.

– Он совсем не изменился, правда? – спросила я, выдохнув белое облачко пара.

– На голубятне новая крыша. И мамин загон для овец стал больше, – сказал Йен.

Он старался говорить равнодушно, но в голосе его проскальзывало нетерпение. Он тронул поводья, и его лошадь пошла впереди наших. Ветер ерошил перья в его прическе.

Солнце едва перевалило за полдень, и вокруг стояла тишина. Утренние дела были сделаны, а вечерние – дойка и приготовление ужина – еще не начались. Я никого не увидела снаружи, кроме двух здоровенных косматых коров, жующих сено на пастбище, но из труб шел дым, а огромный белый дом выглядел, как всегда, гостеприимно.

Вернутся ли сюда когда-нибудь Бри и Роджер? Бри упоминала Лаллиброх при обсуждении дальнейших планов на будущее, когда стало ясно, что они все-таки уйдут.

– Он выставлен на продажу, – сказала она, глядя на футболку из двадцатого века, которую чинила. – По крайней мере, был выставлен, когда Роджер приезжал туда несколько лет… назад. – Она посмотрела на меня и криво улыбнулась – было трудно говорить о времени привычными словами. – Хотела бы я, чтобы дети там жили. Но поглядим еще, как все… получится.

Она посмотрела на спящую в колыбели Мэнди, кожа вокруг губ спящей девочки была синеватой.

– Все получится. Все будет просто замечательно, – твердо сказала я.

«Боже, – взмолилась я сейчас, – пусть они будут в безопасности!»

Йен уже спешился и с нетерпением дожидался нас. Мы слезли с лошадей, и он тут же направился к двери. Однако наш приезд не прошел незамеченным, и дверь распахнулась прежде, чем он коснулся ее.

В дверном проеме стояла Дженни. Моргнув, она медленно подняла голову – ее взгляд прошелся по всей длине одетого в оленью кожу тела Йена, по жилистым мускулам и маленьким шрамам и остановился на увенчанной гребнем и перьями голове. Татуированное лицо Йена ничего не выражало, лишь глаза горели надеждой и страхом, скрыть которые не смог бы даже могавк.

Губы Дженни дрогнули – раз, другой, ее лицо сморщилось, и она принялась всхлипывать, а потом вдруг разразилась смехом. Она смеялась взахлеб и снова всхлипывала и никак не могла остановиться, так что ей даже пришлось отступить в дом и сесть на скамью в коридоре. Она смеялась, согнувшись вдвое и схватившись руками за живот, пока смех не перешел в слабые, хриплые вздохи.