Бернар Вербер - Отец наших отцов [litres]

– Но… – оскорбилась было Лукреция Немрод.

– Это было бы целое досье. Даже с выносом на обложку! – поднажала Тенардье.

Клотильда Планкаоэ робко предложила соорудить врезку о случайных палеонтологических находках во Франции при строительстве автомагистралей.

– Прекрасная мысль, дорогая Каролина. Вот видите, стоит вам захотеть, как…

– Но… – снова заикнулась Лукреция, не веря своим ушам.

Но Тенардье уже свернула совещание.

– Это будет объеденье, а не обложка! – сказала она под конец. – Кто хоть раз не задавался этим страшным метафизическим вопросом, волнующим всех нас: «Откуда мы взялись?»

– Индейцы сиу считают, что человека создал кролик, случайно набредший на сгусток крови и принявшийся играть им своей лапкой. Сгусток превратился в кишку. Кролик продолжил игру, и на кишке выросло сердце, потом глаза. Постепенно возник мальчуган, первый на свете.

Исидор Каценберг увлеченно листал свои книги мифов. Лукреция тоже взяла одну.

– С точки зрения мексиканских индейцев XVI века, Бог создал человека из обожженной в печи глины. Только первого человека Он передержал в печи, и человек получился горелый, черный. Бог остался недоволен и не глядя отшвырнул первый экземпляр, который упал прямиком в Африке. Во второй раз Бог был осторожнее с обжигом. Человек получился бледный, белый-белый, сырой. Он тоже полетел прочь и упал в Европе. В третий раз Бог вообще не отходил от печи, чтобы вышло изделие медно-бронзовое, в меру смуглое. Он добился успеха, человек получился ни недожаренным, ни пережаренным, а в самый раз. Так возникли мексиканцы, которых Бог поселил в центре Америки.

– А вот египтяне, жившие в Гелиополисе за 2300 лет до рождества Христова, полагали, что человек – плод мастурбации бога Атона. Из его спермы возникли близнецы Шу и Тефнут, первые люди.

Лукреция уже была готова принять эстафету.

– У меня тут шумеры, 1200 лет до нашей эры. По их верованиям, боги устали все делать сами и решили принести одного в жертву, чтобы появился род слуг, а они сами впредь только лентяйничали бы.

– Надо же, сколько гипотез и вариантов! Ну, и до кучи безумные измышления об отце наших отцов, связавшемся со свиноматкой!

Оба расхохотались.

Он уставился на нее. Когда она смеялась, у нее на щеках появлялись ямочки. Тут сам собой включился телевизор.

– Время современной мифологии! – объявил ведущий в безупречном блейзере и принялся зачитывать заголовки новостей. Предлагался, в частности, эксклюзивный репортаж о сиротских приютах Румынии. По словам репортера, в этой стране существовала манера оставлять детей на церковных папертях, откуда их доставляли в грязные и шумные государственные сиротские приюты. Комментатор уточнял, что, так как в стране не хватало денег и персонала для ухода за всей этой оравой, новорожденных найденышей держали в зарешеченных, как тюремные камеры, кроватках, в которых они беспрерывно надрывались криком. Некоторые сходили с ума и царапали себе лицо. На самых буйных уже с двух лет силой надевали смирительные рубашки. Приглашенный к микрофону социолог объяснял, что в мире множится количество брошенных родителями детей. На данный момент таковых 146 миллионов, и эта цифра стремительно растет во всех странах. Исидор резко выключил телевизор. Он был потрясен.

– Сто сорок шесть миллионов! – прошептал он, качаясь, как пьяный, и обхватив руками голову.

Теперь Лукреция понимала, почему он одержим Путем Наименьшего Насилия и почему придумывает радужное будущее. Настоящее повергало его в ужас. Была как будто странность – его приверженность теленовостям; впрочем, она нашла ответ и на это: желание знать. Нежелание прятать голову в песок. Желание смотреть в лицо миру, в котором живет.

– Все в порядке, – спохватился он. – Извините.

– Я понимаю, – сказала она. – Я сама сирота, меня это касается в первую очередь.

– Раз мы бросаем своих детей, значит, весь наш вид…

– …перестал интересоваться будущим своего потомства, – закончила она за него.

Он решительно поднялся.

– Наверное, пришло время познакомить вас с еще одним моим секретом.

Толстяк повел девушку к массивной колонне, высившейся, как огромная цилиндрическая мачта, в центре комнаты. Открыв дверцу, он указал на винтовую лестницу.

Она последовала за ним. Он отпер очередную дверь, погасил электрический свет и зажег семь свечей на подсвечнике. Они подошли к маленькой платформе, окруженной водой. Они находились в верхней цистерне.

Лукреция смекнула, почему Исидор предпочел свечи: чтобы было не слишком светло. Потолка здесь не было, над их головами сияли звезды.

– Здесь я провожу мои отпуска.

Он задул все семь свечей. Света звезд хватало с лихвой.

Он указал на дощатый мостик, ведший к окружавшему воду пляжу.

– Люди далеко, зато звезды близко.

Он извлек откуда-то диск и поставил его в проигрыватель. Зазвучала «Гимнопедия» Эрика Сати, от которой по воде побежала рябь. Он ткнул пальцем в два шезлонга.

– Потряса…

Он приложил палец к губам и указал на звезды.

– Программа этого вечера – Сати и галактики.

– Я…

Он опять прижал палец к губам.

– Тсссс… Слушать. Понимать. Молчать.

Он усилил звук. Музыка заполнила весь объем.

Все небо заполонили звезды. Чем больше она на них смотрела, тем больше видела совсем новых.

В атмосферу вошел метеорит, оставляя за собой тонкий след. Она загадала желание.

– У меня такое ощу…

Исидор уже не призывал ее к молчанию. Он просто заговорщически улыбался, и она поняла, что он чувствует то же, что она, и что именно для этого он сюда приходит. Здесь не нужно было разговаривать, чтобы понимать друг друга.

Потом она услышала звук, похожий на плеск. Сначала трудно было разглядеть в полутьме поверхность воды, но теперь, когда зрачки расширились, она видела лучше. Из воды торчали и смотрели на нее три головы.

Она испуганно отшатнулась. Но три насмешливых морды принадлежали знакомым созданиям – дельфинам.

– Дель…

Исидор жестом призвал ее к молчанию, встал, разделся и прыгнул в теплую воду. Прыжок вызвал брызги и волны, но дельфины с пронзительными криками бросились к нему и затеяли игру.

– Можно мне? – спросила она.

– Нет, еще рано.

Оставшись на берегу, она любовалась звездами и слушала звуки игр ее друга и дельфинов. Размышляя о происходящем, она поняла, что здесь Исидор избавляется от всего дурного. В воде меньше ощущаешь даже такое насилие, как сила тяжести, прижимающая нас к земле и давящая на наши кости. Дельфины были его лекарями, ночь – целительной лазейкой.

На своем «курорте» он излечивался от колоссального стресса и уже не испытывал ни жажды мести, ни злости.