Бернар Вербер - Отец наших отцов [litres]

Исидор Каценберг неспешно подошел к ним и оценил ситуацию.

– Бедняга Ринцули не предусмотрел, что найдутся желающие завладеть его аукционным лотом бесплатно.

Священник со стоном выпустил из рук прозрачную емкость.

– Надо это уничтожить! Так, чтобы следа не осталось! Это нога дьявола! Уничтожить! – повторял он, как заклинание.

– Нет, – спокойно возразил Исидор. – Хватит смертей и погромов.

– Он прав, святой отец, – попробовала вразумить священника Лукреция. – Вы поступили неразумно.

– Такова Божья воля. Заклинаю вас, это надо предать огню! Это пятерня дьявола с раздвоенными пальцами!

Исидор Каценберг заглянул в емкость, чтобы удостовериться в сохранности экспоната. Ну и задала им эта окаменелость хлопот! Он уже собирался снять крышку, как вдруг рядом с ними с визгом покрышек затормозил автомобиль. Рука, высунувшаяся из дверцы, вырвала у него коробку с бесценной реликвией.

Хочешь стать умелым падальщиком – следуй за грифами.

Они укажут тебе на подходящую падаль. А дальше – дожидайся своей очереди.

Первыми обыкновенно лакомятся гиены, дальнейший порядок таков: стервятники, шакалы, вороны и крысы. Ну, а дальше Он.

Он, изгнанный ПЕРВЫЙ СЫН, полный чужак, низшее звено экосистемы.

Не сказать, чтобы между звеньями пищевой цепочки не наблюдалось трений. Льву случается расправляться с гиеной – как иначе научить нахалку дожидаться своей очереди? Гиены вымещают злобу на грифах, те – на шакалах и так далее. Много стресса и мало толку.

Ему приходится отбивать пайку у крыс. Презренные соперники!

Не раз он пытался подняться вверх в пирамиде хищничества, обойдя крыс, но те кусали его до крови и ставили на место. Эти мелкие твари сильны единством, таким одиночкам, как он, с ними не сладить. Лучше даже не пытаться. Он усвоил первый урок. В природе у каждого свое четкое место, надо его держаться и не высовываться. Дерзость сурово карается.

Грифы начинают снижаться. Он торопится занять свое место на раздаче мертвечины.

Они гнались за машиной похитителей конечности.

Лукреция Немрод не успела надеть свой кожаный авиаторский шлем, и теперь ее рыжие волосы залепляли на ветру лицо ее спутника. Похитители мчались на предельной скорости, проскакивая на «красный» и распугивая пешеходов.

Лукреция прибавила газу, мотоцикл поравнялся с автомобилем. Им управлял мужчина в обезьяньей маске. Исидор Каценберг поприветствовал его дружеским жестом. Водитель от неожиданности свернул в первую же улочку, но мотоцикл с коляской не отставал от него и там.

Гепард в погоне за носорогом!

Мужчина в обезьяньей маске не отрывал взгляд от зеркала заднего вида и то и дело оглядывался, чтобы точно знать, где находятся преследователи. Он намеренно проехал по глубокой грязной луже, полагая, что окаченная грязью мотоциклистка вынужденно притормозит, но Лукреции удалось вильнуть и не сбавить ход.

Исидор, роясь в коляске, находил там самые неожиданные предметы. В конце концов он нашарил древний «маузер», реликт Первой мировой войны. Прицелившись, он выстрелил в правое заднее колесо машины. Колесо лопнуло, водитель потерял управление, автомобиль занесло, он врезался в мусорные баки на обочине и остановился.

Прыгучая Лукреция сорвала с водителя маску и изумленно попятилась.

– Вы?!.. – пролепетала она.

ПЕРВЫЙ СЫН наклоняется над лужей и видит свое отражение.

«Кто я?»

Глаза примата. Но кожа слишком розовая, слишком гладкая. Скулы тоже особенные. Уши более острые и менее волосатые. Морда менее плоская. А уж зубы…

ПЕРВЫЙ СЫН изучает свои зубы. Красавцем он бы себя не назвал, но и уродцем тоже. Просто он особенный.

Впрочем, чего уж там… Урод! Он знает, что все считают его именно уродом, потому что он ни на кого не похож. Его брат был почти таким же, как он, но он убил брата. Брат был красивее его, умнее, мягче, изящнее.

Отец предпочитал брата. Наслаждался его младенческим лепетом. А он, ПЕРВЫЙ СЫН, урод не только внешне, он еще мерзок душой.

ПЕРВЫЙ СЫН смотрит на свое отражение в луже. Его посещает мысль: «Никто меня не любит».

Следующая мысль еще страшнее: «Я сам себя не люблю».

Он не просто некрасив, он безобразен. Он – живое оскорбление всей красоты и взаимодополняемости природы. Ни богу свечка, ни черту кочерга. Родная семья его отторгла. Он – ненужный довесок, досадное отягощение.

«Умереть».

Он хочет умереть, но знает, что слишком неуклюж, чтобы у него получилось. Да и храбрости не хватит.

– «Зачем я живу?» – посещает его четвертая по счету мысль.

«Зачем мне существовать, не лучше ли не быть?..»

Скатившаяся по щеке слеза падает в лужу и искажает отражение. Его охватывает леденящая тревога. Он один-одинешенек на всей планете. Опускается ночь, и он думает, не лучше ли было бы ему вовсе не рождаться.

Он плачет. Интуиция подсказывает, что он лишен будущего. От его слезы лужа не выходит из берегов, но поднятая слезой волна становится все шире.

За обезьяньей маской скрывалось искаженное крайним смятением лицо астронома Бенуа Сандерсона. Ученый выронил коробку с окаменелостью. Исидор Каценберг удостоверился, что пятипалая конечность цела и невредима.

– Это надо уничтожить! – безвольно выдавил Бенуа Сандерсон.

Он был готов раздробить ненавистный предмет вместе с футляром ударом кулака, но Исидор держал коробку на безопасном расстоянии. Лукреция на всякий случай вывернула астроному руку, и тот ударился головой о дверцу машины.

– Вы не представляете, в какие игры ввязались! – запричитал он. – Вы не отдаете себе отчета в своих действиях. Ставки чудовищно велики, угроза нависла над всеми нами, землянами. Даже моя жизнь в сравнении с этим не стоит ни гроша.

Он посмотрел на своих собеседников и вдруг хихикнул.

– А вообще-то у вас в руках фальшивка. Мне лучше знать, откуда быть пошло человечество.

– Опять ваши метеориты?

– Я еще не все вам рассказал.

– Ну, так рассказывайте! – прикрикнула рыжая фурия. – Что за новая теория?

Она выпустила его руку, и он немного приосанился.

– Собственно, новой ее не назовешь. Это скорее продолжение того, что я вам рассказывал раньше.

Исидор предложил убрать оба транспортных средства с проезжей части и переместиться в ближайшее кафе, где будет спокойнее беседовать, чем посреди мостовой.

Устроившись на скамейках из поцарапанной пластмассы в ближайшем бистро, они заказали крепкую выпивку для расширения кровеносных сосудов. Астроном наладил слуховой аппарат и поделился своей причудливой теорией.

– К жизни на Земле не приспособлен один лишь человек. Все остальные животные чувствуют себя здесь как рыба в воде. Им все кстати: и тепло, и свет, и коммуникация. Они в ладу с условиями своей жизни. Киты способны общаться на расстоянии многих километров, а что люди? Их предел – считаные метры, дальше уже возникают трудности. В природе животные превосходно зимуют, человек же околевает, когда температура опускается ниже десяти градусов. Мы называем животных «глупыми» потому, что они не развивают технологий. Так ведь они им и не нужны, они и так приспособлены к жизни на планете. Вот вам и проблема, и важнейший вопрос: почему человек – единственное животное, не приспособившееся к этой планете?