Рэй Брэдбери - Зеленые тени, Белый Кит

Я мог бы бросить бумажку на пол, но увидел, как Джон дожидается, когда ему доставят это удовольствие. Я скомкал телеграмму и запихнул в карман.

– К твоему сведению, – сказал я, – я все обдумал. Взвесил. И на ближайших скачках в Примроз-парке я поставлю все свои шальные деньги… на… Оскара Уайльда!!!

Потом я взял «кровавую Мэри» и, медленно прогуливаясь – не резкой походкой, а именно прогуливаясь, – прошел мимо Джона и Джейка и поднял стакан.

Вышел за дверь.

Рики нашла меня на заднем каменном крыльце «Кортаун-хауса» спустя десять минут. С кончика моего носа капали слезы.

– Черт, какой же ты восхитительный сукин сын.

– Хотел бы я это ощущать, – пробормотал я.

Я протянул ей скомканную телеграмму:

– Текст еще не появился?

– Что?

– Слова. Премия. Извещение.

Он посмотрела на листок при тусклом свете:

– Да, – а потом тихо, увидев мое лицо, сказала: – Да!

Слова вернулись, потому что она прочитала их мне.

И я поверил.

Я телеграфировал в Нью-Йорк, что прибуду туда 24 мая получать премию из рук Джона Херси, Роберта Шервуда, Нормана Казинса, Лилиан Хелман и прочих. Больше про телеграмму я не заикался.

Как, впрочем, и Джон с Джейком.

Во сне я услышал дикий стук в дверь моего номера. Я встал, пошатываясь, и нетвердыми шагами пошел открывать. Широко распахнув дверь, я обнаружил за ней ухмыляющегося Джона собственной персоной, одетого в черный водолазный костюм, с трубкой и маской в руках, ярко-желтым кислородным баллоном и пневматическим подводным ружьем.

– Давай, малыш! – закричал он. – Я научу тебя нырять с аквалангом!

– В три часа ночи? – заорал я.

– Давай, давай, не трусь! – вопил он.

И я как последний идиот поплелся за ним.

Чтобы пойти ко дну.

И проснуться от кошмара, утопая в поту.

Финн тряс меня за локоть.

– Сынок, – ласково сказал он, – тебе пора уходить.

– Что? – спросил я.

– Все это время ты просидел в философической кабинке. Тебя доконала последняя доза спиртного. Меня заела бы совесть, если б я тебя разбудил. Так что я оставил тебя скрежетать зубами и мучиться во сне.

– Скрежетать? Мучиться? – Я высвободился из тесных объятий отдельной кабинки.

– Как ты себя чувствуешь? – взволнованно поинтересовался Финн.

– Безумно.

– Это потому, что ты проснулся, или потому, что сон неправдоподобный?

– И то и другое.

– Однажды я колошматил жену и проснулся. При том, что я за всю свою жизнь ни одну женщину пальцем не тронул, пробуждение было ужасающим. Иногда не мешает поквитаться…

– А твоя жена кричала в этом сне?

– Она приняла наказание безмолвно, из-за чего все мои усилия пошли прахом. К тому же я не мог глаз поднять днем, потому что она в моем кошмарном сне жаловалась Богу.

– Который час?

– Поздно. Звонил твой босс, интересовался если не твоей душой, то хотя бы телом. Я сказал, что тебя нет, что в некотором роде соответствовало истине, особенно после того, как увидел тебя не столько обезумевшим, сколько опечаленным, когда ты вошел. Это печаль лишила тебя рассудка?

– Да.

– Могу ли я предложить тебе что-то кроме выпивки?

– Что, к примеру, Финн?

– Большую ложь, замешенную на малюсенькой правде. Еще одно столкновение с гением: великий старик в автомобиле и я, начинающий петух. Давным-давно.

Финн замолчал.

Я оживился:

– И о чем же пойдет речь?

– Обо всем по порядку…

– Расскажи ему все как было, Финн.

– Ты и вправду хочешь знать? – Финн смерил меня взглядом, и стал шарить в своей памяти.

– Хочу. Мне нужно встряхнуться. Финн, а то голова забита попрошайками и слякотью!

– Время у тебя есть?

– Есть. Есть!

Финн освежил содержимое моего стакана, затем всем корпусом облокотился на стойку бара и уставился взглядом в тот далекий, блистательный, яркий год.

– Ну тогда, – сказал он, – слушай…

Говорят, непостижимы деяния Господни. Он не всегда заметит околевшего воробушка, зато от Него не скроются разлад и несуразица. А это значит, порой Господь может быть склонен занять кремень у Люцифера, кресало – у Вельзевула, дабы осветить кому-нибудь дорогу, которая приведет к крушению.

В тот день, подобно любому ирландскому богу, готовому по воскресеньям лезть на стенку от скуки, Господь выгнул дугой шоссе и все подготовил для прибытия странствующего автомобиля, заплутавшего по дороге из Дублина и страдавшего от гениальности своего пассажира.

Автомобиль, повернувший не в ту сторону по воле Господней, да к тому же с пьяным водителем, прикатил в нашу округу в половине третьего, в то воскресенье, когда обещало светить солнце, а вместо этого хлынул дождь. Буря прервалась ровно настолько, чтобы у рыскающего автомобиля лопнула шина; он осел, словно подстреленный слон на колени.

Грохот раздался такой, что толпа из паба высыпала наружу в поисках жертвы выстрела, но обнаружила пьяного шофера, бродившего вокруг подбитой машины и пинавшего уцелевшие шины, как будто от этого их сдувшаяся товарка могла воскреснуть без насоса.

Затем как чертик из табакерки в заднем окне показался какой-то старикан. Его горящие колючие глаза засверкали, он разгладил свою рыжеватую бородку и выпалил:

– Сэр. Шина. Не затопчите ее до смерти. Куда это мы попали?

– В центр мироздания! – выкрикнул я, стоя в дверях и вытирая руки о тряпицу со стойки бара.

– В «Финнов паб»! – раскатисто грянули все и каждый в отдельности.

Лицо старика отпрянуло от окна и через секунду появилось вновь; он выскочил из машины и встал, упершись руками в бока. Какое было удовольствие смотреть на него, одетого в изысканный вязаный прогулочно-охотничий костюм с пиджаком. Его глаза светились восхищением.

– Гордость лучше всего помогает распознать человека. Вы, должно быть, и есть Финн! – воскликнул он.

– Здорово сказано, – засмеялся я. – Не изволите ли зайти, ваша честь, чтобы не мокнуть под дождем?

– Нет же дождя!

Пошел дождь.

– Благодарю и принимаю приглашение.

Старик стремительно зашагал походкой человека, у которого с плеч долой упало лет сорок. Стена дождя раздвинулась, уступая ему дорогу

– Дорогу! – скомандовал я, и все расступились, еще и для того, чтобы вернуться к своей выпивке.

– А теперь, сэр, пока не наступил конец света, скажите, как ваше имя?

– Шоу! – выкрикнул старик. – Джордж Бернард Шоу!

– И… – Долговязый старик с огненной бородой ринулся прокладывать себе путь сквозь толпу, от чего воздух, едва поспевая за ним вдогонку, хлопнул, словно выстрел.

– И… – объявил он с некоторым задором, – я законченный трезвенник!

Все отшатнулись, словно он произнес заклятие.

– И это половинчатое существование вас осчастливило? – откликнулся я.