Рэй Брэдбери - Зеленые тени, Белый Кит

Лицо Финна залила краска.

«Э-э! – подумал я, – он… краснеет!»

Финн по-прежнему отказывался смотреть на что-либо, кроме как на небо, фонари, дома, но тут Снелл-Оркни пропел:

– Сэр, как пройти к парку Святого Стефана?

– Боже спаси-сохрани! – сказал Финн и отшатнулся. – Черт знает, куда его девали на этой неделе! – и хлопнул дверью.

Шестерка зашагала дальше, излучая восторг и улыбки. Нолан уже готов было вломиться в паб, как случилось самое худшее.

Невесть откуда, наперерез, черт нес Гэррити, лифтера из отеля «Роял Гиберниан». Запыхавшись от волнения, он вбежал в «Четыре провинции» поделиться новостью.

Когда мы с Ноланом оказались внутри, а следом за нами – Тималти, Гэррити уже метался по бару мимо Финна, еще не пришедшего в себя от потрясения.

– Какое зрелище вы пропустили! – взахлеб рассказывал Гэррити всем сразу. – Ничем не уступит фантастическому кино, что показывают в «Гэйети-синема»!

– Что ты хочешь сказать? – спросил Финн, очухавшись.

– Они ничего не весят! – сказал им Гэррити. – Поднимать их в лифте все равно что горсть шелухи в печную трубу запустить! Вы бы слышали – они приехали в Ирландию, чтобы… – он перешел на шепот и напрягся, – совершить нечто…

– Таинственное? – подсказал я.

– Что у них на уме, неясно, но помяните мои слова – ничего путного из этого не выйдет! Вам приходилось видеть что-нибудь похожее?

– Co дня большого пожара в женском монастыре – нет, – сказал Нолан. – Я…

Но, похоже, слово «монастырь» обладало не единственным магическим свойством. Тотчас распахнулись двери, и вошел отец Лири, задом наперед, то есть тылом, приложив ладонь к щеке, словно норны отвесили ему под шумок увесистую оплеуху.

При виде его спины все уткнулись носами в стаканы, выжидая, пока священник, все еще глазевший на двери, как на разверзнутые врата ада, сам приведет себя в чувство выпивкой.

– И двух минут не прошло, – сказал наконец священник, – как мне явилось неописуемое зрелище. Неужели за столько лет нагромождения всевозможных бедствий Ирландия и впрямь свихнулась?

Стакан священника снова наполнили.

– Уж не столкнулись ли вы с пришельцами с Венеры, святой отец?

– Так ты их видел, Финн? – сказал священник.

– Да. Вам видится в них что-то недоброе, ваше святейшество?

– Не то чтобы доброе или недоброе, а скорее эксцентричное и нарочито сумасбродное, Финн, я бы сказал – барокко или рококо, если ты улавливаешь ход моей мысли.

– Точнее не скажешь, сэр.

– Вы видели их последним, куда они направились? – спросил я.

– На окраину парка, – сказал священник. – Вам не кажется, что теперь в парке разразится оргия?

– Прошу прошения, святой отец, погода этого не допустит, – сказал Нолан, – но по-моему, чем торчать тут без толку, лучше б нам их выследить…

– Это противоречит моей этике, – сказал священник.

– Утопающий хватается за что попало, – сказал я, – но если вместо спасательного жилета ему подсунуть этику, то он с ней и утонет.

– Прочь с горы, – сказал священник, – хватит с нас Нагорной проповеди. Куда ты клонишь?

– А клонит он вот куда, святой отец, – запыхтел Нолан, – такого нашествия благородных сицилийцев здесь никогда не было. Как знать, может, они прямо сейчас посреди парка читают вслух для миссис Мерфи, мисс Клэнси или миссис О'Хэнлан… А спрашивается, что именно они им читают?

– «Балладу Рэдингской тюрьмы»? – предположил Финн.

– Точное попадание! – вознегодовал Нолан, рассерженный тем, что самую суть у него выхватили из-под носа. – Откуда нам знать, может, эти чертики из табакерки только и делают, что сбывают недвижимость на острове Файр-Айленд? Слыхали о таком, святой отец?

– Американские газеты часто попадают на мой стол.

– А помните жуткий ураган сорок шестого года, когда волны накрыли этот самый остров близ Нью-Йорка? Мой дядя, да сохранит Господь его зрение и рассудок, служил там в береговой охране, которая эвакуировала всех жителей острова до единого. Он рассказывал, что это было похлеще, чем показ моделей у Феннелли, раз в полугодие. И ужаснее, чем съезд баптистов. Десять тысяч человек ринулись в шторм к берегу и тащили рулоны портьер и клетки с попугаями, в спортивных куртках томатно-мандаринного цвета и лимонно-желтых туфлях. Это была самая суматошная, паническая картина после того, как Иероним Босх написал Ад в назидание потомкам и отложил палитру. Шуточное дело – эвакуировать десять тысяч хлюпиков, хрупких, как венецианское стекло, хлопающих своими коровьими глазищами, несущих пластинки с симфонической музыкой, и с серьгами в ушах, и не надорвать при этом живот. После этого мой дядюшка запил.

– Расскажи нам еще что-нибудь про ту ночь, – сказал изумленный Килпатрик.

– Черта вам лысого еще! – сказал священник. – Все – на улицу! Окружить парк, смотреть в оба! Встречаемся через час на этом месте.

– Вот это другое дело! – вскричал Келли. – Давайте, в самом деле, разузнаем, что у них на уме!

Двери распахнулись. Все побежали. Я преградил им дорогу и стал давать указания толпе, собравшейся на тротуаре, а священник руководствовался своим компасом.

– Келли, Мерфи, вам обойти парк с севера. Тималти – с юга. Нолан, Кланнери и Гэррити – с востока, Моран, Ма-Гвайр и Килпатрик – с запада. Выполняйте!

Но каким-то образом в этой неразберихе Келли и Мерфи на полпути к парку очутились в пабе «Четыре трилистника» и подкрепились перед охотой; Нолан и Моран повстречали на улице жен и вынуждены были искать убежища в «Четырех провинциях»; а Ма-Гвайр и Килпатрик, проходя мимо кинотеатра на Графтон-стрит, услышали пение Дины Дурбин и присоединились к Дуну, который коротал там день.

И в результате за инопланетянами наблюдали только двое – Гэррити с востока и Тималти с юга. Я присоединился к Тималти, который был так сосредоточен, что отказывался разговаривать.

Проторчав полчаса на леденящем ветру, Гэррити притопал к нам и возопил:

– Чем эти недоумки занимаются? Просто стоят себе посреди парка. Полдня стоят как вкопанные. А у меня пальцы на ногах замерзли. Я сбегаю в отель, отогреюсь и тотчас вернусь, Тим, – стоять с тобой на страже и с тобой, янки!

– Можешь не спешить, – произнес Тималти нездешним, печальным, блуждающим, философическим голосом, когда тот скрылся из виду.

Не обращая на меня внимания, Тималти вошел в парк и просидел целый час, наблюдая шестерых типов, которые так и не сдвинулись с места. Всякий, кто увидел бы его бегающие глаза и перекошенный трагической гримасой рот, догадался бы, что это ирландский собрат Канта или Шопенгауэра и что он начитался поэзии или пал духом, вспомнив какую-то песню. Когда наконец час прошел, Тималти собрал разбредшиеся мысли, словно горсть холодной гальки, повернулся и пошел к выходу, в мою сторону. А Гэррити тем временем прибежал топать ногами и размахивать руками. Но прежде чем он смог обрушить на нас распиравшие его вопросы, Тималти кивнул на парк и сказал: