Рэй Брэдбери - Зеленые тени, Белый Кит

– Он здесь больше не живет, – сказал я.

– Нет, живет! – вскинулась она на меня, словно собиралась ударить или плюнуть. – Почему ты мне лжешь?

– Послушай. – Я смотрел на свежий, но какой-то состарившийся снег ее лица. – Это было в другое время.

– Нет. Есть только сейчас! – Она словно собиралась броситься к дому. – И я все еще люблю его, так сильно, что готова убить за это и погубить себя в конце концов!

– Как его имя? – Я преградил ей дорогу. – Имя?

– Джо, конечно, Джой. Джозеф!

Она зашевелилась. Я поднял руки и покачал головой.

– Теперь здесь живет Джонни. Джон.

– Врешь! Я чую, что он здесь. Имя изменилось, но это он. Смотри! Ощути!

Она выставила руки, прикоснувшись к ветру, дувшему к дому. И я повернулся и ощутил ветер вместе с ней, и настал другой год, время в промежутке. Так сказал ветер, и подтвердили ночь и свет в большом окне, где стояла тень.

– Это он!

– Мой друг, – сказал я мягко.

– Никому не друг, никогда!

Я попытался всмотреться в ее глаза и думал:

«Боже, неужели так было всегда, вечно один и тот же человек в доме, сорок, восемьдесят, сто лет назад! Не тот же самый, но все они темные близнецы, и эта заблудшая девушка на дороге с руками из снега вместо любви, с морозом в сердце вместо покоя, и ничего не поделаешь, только ее шепот и причитания, скорбь, стоны и плач, стихающие на рассвете, чтобы начаться вновь с восходом луны».

– Там мой друг, – сказал я снова.

– Если это правда, – злобно прошипела она, – тогда ты мой враг!

Я посмотрел на дорогу, где ветер гнал пыль через кладбищенские ворота.

– Уходи, откуда пришла, – сказал я.

Она взглянула на ту же дорогу и пыль, и ее голос поник.

– Значит, не будет мне покоя? – скорбела она. – Что же, я буду бродить из года в год и не будет возмездия?

– Если тот человек действительно твой Джо, – сказал я, – твой Джозеф, что бы ты хотела, чтоб я сделал?

– Пришли его ко мне, – сказала она спокойно.

– Что ты с ним сделаешь?

– Возлягу с ним, – пробормотала она, – и никогда больше не встану. Удержу его, как камень в холодной реке.

– А-а, – сказал я и кивнул.

– Ну так ты скажешь ему, чтобы он пришел?

– Нет. Ибо он не твой. Очень похож. Почти один к одному. И закусывает девушками, и рот вытирает их шелками. В один век его зовут так, в другой – этак.

– И никогда никого не любил?

– Он бросается этим словом, как рыбак, забрасывающий сети в море, – сказал я.

– Ах, а я в них попадаюсь! – И тут она так застонала, что тень в большом доме на лужайке подошла к окну. – Я останусь тут до конца ночи, – сказала она. – Конечно же, он почует, что я здесь, его сердце растает, и не важно, как его зовут или насколько прогоркла его душа. Какой сейчас год? Сколько я уже прождала?

– Не скажу, – ответил я. – От этого у тебя разобьется сердце.

Она повернулась и посмотрела уже на меня.

– Так ты один из порядочных, благородных людей, которые никогда не лгут, не причиняют боли, не прячутся? Боже, почему я не встретила тебя первым!

Поднялся ветер, его вой усилился в ее горле. Где-то далеко в спящем городе ударили часы.

– Мне пора идти, – сказал я. Я сделал вдох. – Могу ли я подарить тебе покой?

– Нет, – сказала она, – ведь не ты же меня погубил.

– Понимаю, – сказал я.

– Ничего ты не понимаешь. Но пытаешься. Премного благодарна тебе за это. Иди домой. А то умрешь.

– А ты?

– Ха-а! – хохотнула она. – Я уже давно померла. Второй раз не умирают. Иди!

Я с радостью пошел. Я уже досыта отведал и промозглой ночи, и белой луны, пресытился древностью и ею. Ветер подгонял меня в спину вверх по поросшему травой холму. У двери я обернулся. Она была еще там, на млечном пути, ее шаль раскинула крылья на ветру, одна рука была поднята.

– Поторопись, – прошептала она, а может, мне померещилось. – Скажи ему, что он тут нужен!

Я забарабанил в дверь, ввалился в дом и растянулся на полу в коридоре, сердце колотилось, отражение в большом коридорном зеркале походило на удар бесцветной молнии.

Джон в библиотеке потягивал очередной шерри. Он налил и мне.

– Когда-нибудь, – сказал он, – ты научишься не принимать все, что я говорю, безоговорочно на веру. Боже, посмотри на себя! Ледышка. Выпей. А это вдогонку!

Я выпил. Джон налил. Я выпил.

– Так это была шутка?

– А что же еще? – рассмеялся Джон. Потом перестал.

Снаружи опять раздалось протяжное стенание. Словно луна поскреблась о крышу когтем скорби.

– А вот и твоя банши, – сказал я, разглядывая свой стакан, не в силах пошевелиться.

– Да, да, конечно, малыш, угу, – сказал Джон. – Пей, малыш, а я прочитаю тебе еще раз замечательный обзор твоей книги в лондонской «Таймс».

– Ты сжег ее, Джон.

– Конечно, малыш, но я помню ее, как сегодня утром. Пей.

– Джон, – сказал я, глядя на огонь, на камин, где пепел сожженной бумаги сдувало горячее дыхание. – Этот обзор действительно существует… существовал?

– Боже мой, ну конечно. Вообще-то… – Тут он замолчал и притворился, будто что-то соображает. – В «Таймсе» знали, как я тебя люблю, малыш, и попросили написать обзор твоей книги. – Джон протянул длинную руку, чтобы налить себе еще. – Я написал. Под вымышленным именем, разумеется. Ну разве это не мило с моей стороны? Но я должен был быть объективным, малыш. Вот и написал, что действительно считаю удачей, а что не считаю. Я критиковал точно так же, как если бы ты принес мне паршиво написанный эпизод сценария, а я велел его тебе переписать. Ну как, разве мой поступок не был чертовски сногсшибательно неподражаем?

Он придвинулся ко мне. Взял меня за подбородок, приподнял его и долгим слащавым взглядом посмотрел мне в глаза.

– Ты не огорчен?

– Нет, – сказал я, но голос у меня дрогнул.

– Ну и хорошо, раз не огорчен. Извини. Шутка, малыш. Всего лишь шутка.

И он по-дружески ткнул меня в плечо. Каким бы легким ни был этот тычок, мне показалось, что это кузнечный молот.

– Надеюсь, ты не придумал эту шутку, статья действительно существует, – сказал я.

– Я тоже надеюсь, малыш. Ты плохо выглядишь. Я…

Ветер носился вокруг дома. Окна прогибались и потрескивали.

И вдруг я сказал безо всякой причины:

– А банши-то там.

– Это был розыгрыш, малыш. Тебе следует быть со мной начеку.

– Нет, – сказал я, выглядывая из окна. – Банши там.

Джон засмеялся:

– Ты видел ее, да?

– Молодая красивая женщина в шали холодной ночью. Молодая женщина с черными волосами, большими зелеными глазами, белоснежной кожей и гордым финикийским носом. Никого тебе не напоминает из твоих знакомых, Джон?

– Их тысячи, – засмеялся Джон уже потише, взвешивая свою шутку. – Черт…

– Она ждет тебя, – сказал я. – В начале дорожки.

Джон посмотрел неопределенно на окно.

– Эти вот звуки мы и слышим, – сказал я. – Она описала тебя, или кого-то похожего на тебя. Назвала тебя Джоем, Джо, Джозефом. Но я-то знаю, что это ты.