Константин Чарухин - Клятва Асклепия

— Вы хотите сказать?

Йатаб не слушал вопросов. Он и обращался-то только к грибам.

— Грибница заменит нервную систему. Да и сам мозг. Человек погрузится в пучину непрерывного блаженства. Это сейчас мы испытываем то страх, то боль, то холод, то — куда как редко — радость. Но будущий симбиот заживёт среди оттенков счастья. От малого счастья, до беспредельного.

— А смерть? А свет?

— Что? А, это… Ша придумал. Эти ваши человеческие штучки меня больше не волнуют. Грибы пребывают в свете постоянно. Поэтому они не нуждаются в смерти.

— Профессор, спрошу без обиняков: вас не интересуют последние дни Пии?

— Кого?

— Пиа Антонини. Ваша ученица. Умерла. Безвозвратно.

— Да что вы говорите? Как интересно. Моя ученица? У меня не было такой ученицы. Учеником я могу назвать только доцента Ша. Но и его с натяжкой. Мы совершенно рассорились дюжину лет назад из-за его неверия в микологическую ось эволюции. Так-таки и умерла? Хм… Не фунгифицировалась?

— Что?

— Ну, не перешла в грибовидную форму, нет? Значит, Ша неисправим. Когда мы воцаримся, я обращу его в мухомор.

Задолго до конца экскурсии по подвалам Пий диагностировал у хозяина глубокую шизофрению, явно недобровольную, но и не требующую пока принудительного лечения.

— Ты должна инициировать расследование, — сказал Пий Пруденции, когда она вернулась с очередного вызова. Летальные случаи не повторялись, но работы всё же оставалось невпроворот.

— Никто не знает, как это делать! Нет же такой статьи: «убийство». Это невозможно. До сих пор было.

— Так я тебе объясню. В кодексе имеется статья «нарушение врачебной этики», так что всё можно провести в пределах медицинской структуры. Тогда ты и будешь возглавлять расследование. Нужно взять пробы всех ДНК. Для проформы. Но мне, мне нужно, чтобы ты как следователь вызвала на допрос одного-единственного человека.

— Йатаба.

— Нет. Нам нужен доцент доктор Ша. Любовничек. Его веществ в комнате Пии должно быть предостаточно.

Через день Пруденция связалась с Пием и сообщила, что Ша согласился на неофициальный допрос. В три утра, в кабачке «Симплиций», где особенно хорош свежий картофельный морс, у всех на виду. Он боится. Любой химико-автоматический суд в считанные секунды определит его виновность.

— И что ему грозит, как ты думаешь?

— Дисквалификация. Ссылка на пятьдесят лет.

— Звучит жутковато. Но я бы лучше сделал с ним то, что он с моей правнучкой.

— Вдруг он этого хочет?

— Ты права. А вдруг он захочет спокойно в годы ссылки совершенствовать своё смертоносное изобретение.

— В любом случае, решать-то суду!

Они полночи гуляли по улицам, выискивая новые кафе и неиспробованные сорта кофе, невесело возбуждённо смеялись.

Ша легко было узнать, ведь он прежде часто попадался им на глаза в компании Пии. Коротко стриженый, щетинистый, как морской ёж, он принюхивался к текущим по ветру новостям.

Пруденция представила коллегу, Ша осклабился, нельзя сказать, чтобы очень робко. Повеяло озоном — включился химико-автоматический суд.

— Вы сразу и экзекутора привели? — кивнул доцент на Пия.

— А вы с повинной?

— Мне виниться не в чем. Если вы из-за герра Альтмана и синьорины Антонини, то я лишь предоставил средства тем лучшим экземплярам человечества, которые оказались готовы показать пример.

— Скажите формулу яда. Может быть, убитых ещё удастся реанимировать…

— Как вы невежественны! Вы и ваш мозгоправ! Верно говорила малышка: этот мир, где заправляете вы, не стоит того, чтобы в нём жить.

— Суд принудит вас.

— Не принудит. Нет единой формулы. Каждая комбинация рестриктаз и лигаз подбирается под индивидуальный геном. Нужен я, чтобы подобрать. Секрет прост, как шахматные правила, но я сообщу их только после стопроцентной предоплаты.

— Понятно. Но суд…

— Не лгите. Ничего вам не понятно. В высшей степени ничего. Вы немножко недочеловеки. Пугливые, изнеженные. И при этом толстокожие. Мы другие. Она была другая. Вы когда-нибудь спали?

— Незаконный делирий?

— Заладили! Сон. Просто сон. Это ежедневное чудо, которого нас лишили давным-давно, наградив сомнительным эрзацем божественности. Вы представляете смерть? Финал. Итог. Конец. Бесконечный свет.

— А как же клятва Асклепия?

— Да о чём вы? Переменится парадигма, и вместо клятвы любой ценой защищать бессмертие, нам предпишут, например, обеты Самантабхадры: «Постоянно исполнять желания живых существ». А желают они, сами знаете, смысла. Окончательного смысла.

— Я принёс её дневник.

— А… отлично-отлично…

Ша небрежно пролистнул блокнотик, и, не дочитав, накрыл им кружку картофельного напитка.

Между тем суд не выдавал никакого приговора. Пруденция удивлённо повела плечами.

— Вас ещё что-нибудь интересует или я могу идти? Меня ждут в головном офисе корпорации «Биототал». Мы заключаем договор, я получаю самый большой гонорар в истории биологии, и «эликсир отдохновения» пойдёт в официальные испытания. Я несу им отчёты Альтмана и Антонини. Всё должным образом подписано. Добровольцы загодя оформили эксперимент в юридическом отделе корпорации. Этот день войдёт в календари.

— Воистину, — кивнул Пий.

Слабенький душок судебного процесса окончательно развеялся. Подсудимый свободен. Он, правда, не спешил. Сыпал словами. Глотал свой напиток, вероятно, жалея оставить полупустую кружку. Обращался он больше к Пруденции. Его взгляд опасливо скользил по её бицепсам. Но что она может ему сделать?

Пий уже минут пять поглядывал по сторонам со странной рассеянностью — как только почуял убывание приговорной силы суда. Почти любой предмет может послужить отправной точкой. Вон тот чугунный решетчатый фонарик при входе в кафе — годится.

— Меня всё же интересует странная теория предельного Света. Он будет такой — золотой, горячий? Ша, скажите, когда вам впервые пришла в голову мысль о светоносности смерти?